Публичные фигуры. Изобретение знаменитости (1750–1850)

Проследим, что этот ниспровергатель авторитетов пишет дальше. Разоблачив возмутительное «шутовство» в Комеди Франсез, Мерсье снижает тон и сравнивает успех Вольтера у публики с популярностью комического актера Воланжа из «Забавного варьете», одного из новообразованных бульварных театров, отмечая, что знаменитость Воланжа намного превосходит знаменитость Вольтера. Грандиозный успех Воланжа и его вечного героя Жано, которого он играл в популярном фарсе, быстро снизил ажиотаж вокруг приезда Вольтера в Париж. Этот фарс, называвшийся «Жано, или Кого ругают, того и бьют», был совсем не похож на трагедии Вольтера. В характерной для пьесы сцене на голову Жано выливают содержимое ночного горшка, и он спрашивает себя о происхождении жидкости: «Это то, о чем я думаю?» Весь Париж несколько месяцев со смехом повторял его реплику. Комедия выдержала сотни представлений, а исполнитель главной роли стал модной личностью. «Он развлекает публику не только на сцене, но и в светском обществе. Без него не обходится ни один приличный прием, и каждому такому приему он служит украшением. Недавно он подхватил легкий насморк; на следующий же день путь к его двери преграждало множество карет; благородные дамы послали справиться о его здоровье своих слуг, а мужчины, из числа самых знатных, собственнолично приехали его проведать. Никто не знает, сколько еще продлится это безумие»[47]. Так писал автор «Тайных мемуаров», ошеломленный коллективным помешательством, охватившим его сограждан. «Литературная корреспонденция», которая также упоминает о «грандиозном успехе» спектакля про Жано, в одночасье ставшего «героем нации», сожалеет об этом увлечении публики и сообщает, для контраста, о ее охлаждении к трагедиям Вольтера всего через несколько недель после эпизода с «триумфом». «В то время как на сто двенадцатое представление „Кого ругают, того и бьют“ наблюдалось такое стечение народа, на первом представлении пьесы господина Вольтера „Спасенный Рим“ не было арендовано и двух лож, а на третьем зал пустовал»[48]. Запасы общественного внимания ограниченны: одна знаменитость вытесняет другую. Мерсье продолжает сравнение, проникая в самую суть материальной культуры знаменитости: «Кончилось тем, что изготовили фарфоровый бюст Жано наподобие того, какой был у Вольтера. Теперь его статуэтки стоят на каждом камине»[49].

Это ироническое замечание затрагивает важный аспект понятия «знаменитость»: модель, лежащая в ее основе, не делает различий между великим писателем и простым комедиантом, между трагедией и бульварной пьесой. Как отличить великого человека, обладателя несомненного таланта, от клоуна, который вызывает восторг зрителей комическими репликами, – того, чьими трудами будут восхищаться потомки, от того, чей успех не продлится и года: как их отличить, если публика рукоплещет обоим с равной силой? В иронии Мерсье чувствуется горечь. Высмеивая повальную моду на «новинки», которая уравнивает подлинное величие с жалкими суррогатами, он указывает на политический, удивительно «современный» подтекст столь странной непоследовательности публики. «Итак, мы видим, – пишет он, – что нет нужды подвергать человека гонениям ни при его жизни, ни после смерти. Стоит возвыситься Вольтеру, рядом всегда найдется какой-нибудь Жано, который будет ему противовесом». Речь идет о способности людей адекватно воспринимать публичные выступления. Знаменитость Вольтера строилась не только на успехе его трагедий, но также и в первую очередь на популярности бесчисленных памфлетов и полемических статей, с помощью которых он на протяжении четверти века вел борьбу с религиозным фанатизмом и предрассудками, став в глазах всей Европы олицетворением новой, активной и критической, философии просветителей. Поиск места в публичном пространстве – сознательная философская стратегия, битва за истину, желание изменить нравы и настроения людей[50]. Во что она превратится, если публичное выступление станет обыкновенным зрелищем, а философ – лишь развлечением для публики, легко готовой сменить его на актера из балагана?