Ежели неблагочестивому человеку, то такого поста не выдержать — лопнет.
А купчиха до самой ужны пьёт себе кипяточек с сухими ягодками.
Вот и ужну подали.
Что за обедом ела, всего и за ужны поела. Да не утерпела и съела рыбки кусочек, лещика фунтов на девять.
Легла купчиха спать, глянула в угол, а там лещ. Глянула в другой, а там лещ!
Глянула к двери — и там лещ! Из-под кровати лещи, кругом лещи. И хвостами помахивают.
Со страху купчиха закричала.
Прибежала кухарка, дала пирога с горохом — полегчало купчихе.
Пришёл доктор — просмотрел, прослушал и сказал:
— Первый раз вижу, что до белой горячки объелась.
Да понятно, доктора образованны и в благочестивых делах ничего не понимают»[246]
.Прежде чем рассказать следующую историю, нужно оговориться: всякое нарушение правила только тогда становится притчей, если всё остальное время правило соблюдается. Иначе-то никак нельзя — если правило нарушается повсеместно, то оно и не правило никакое, а перед нами сплошное лукавство и запроданные чёрту пустые слова. То есть, взялся за гуж, не ешь на ходу. Чтобы сделать когда-то исключение, так всё остальное время нужно этот устав соблюдать. А в тот период прежней власти, которое называли вегетарианским (не сказать, что постным), советский обыватель поститься — не постился, а Пасху праздновал.
Другая история, источник которой я не помню, у меня связывается с Пришвиным, хотя может это и не Пришвин. Может, это из каких-то северных дневников, а, может, чьё-то ускользающее воспоминание.
Писатель приезжает в монастырь, где монахи ведут суровую жизнь. Приезжий сидит в келье с монахом. Приезжему хочется есть, и как-то неловко просить еды. Не помню уж, отчего — например, Пост. Наконец он говорит, съесть бы чего. И монах, ничуть не удивившись, кладёт перед ним сёмужный бок. Съели на пару. Пришелец осмелел и у него вырывается:
— Да и попить бы теперь хорошо…
А монах отвечает:
— Это — можно.
И достаёт бутыль. Они пьют и смотрят на тёмную гладь Белого моря.
Когда я слушал эту историю, у меня было впечатление удивительно стройного и отточенного диалога. Ничего лишнего. Каждый в своём праве. Принципы нерушимы. Вера гуманистична. Мир соразмерен. Аминь.
Однако ж, говоря о Посте, я всегда держу в памяти совет одного псковского человека.
Загадка, был ли он вовсе на свете, или соткался из того, что учёные люди зовут фольклором, сам как-то соединился из надежд и желаний простых людей. Звали его Николаем, и был он человеком блаженным.
Этот блаженный Николенька стоял мартовским днём 1570 года на дороге и видел, как по городу движутся всадники. Это, собственно, был русский царь, только что предавший Новгород огню и мечу. А теперь Иван Четвёртый въезжал во Псков.
И тогда блаженный Николенька принёс царю подарок. А на Руси царь всегда немного побаивается блаженных людей — по крайней мере, так происходит в том, что учёные люди зовут фольклором.
Царь наклонился в седле и увидел, что Николенька принёс ему кусок мяса.
Он сказал, недоумённо: «Ныне — Пост, разве ты, дурак, не знаешь?»
Николенька же отвечал царю, что лучше б в Пост он ел коров, а не человеков.
Иван устыдился и оборотился назад, к Москве.
Отопление (о теме тепла в русской литературе и одном рассказе Бунина)
…Да разве им хоть так, хоть вкратце,
Хоть на минуту, хоть во сне,
Хоть ненароком догадаться,
Что значит думать о весне,
Что значит в мартовские стужи,
Когда отчаянье берёт,
Все ждать и ждать, как неуклюже
Зашевелится грузный лёд…
Виктор Шкловский в одной из самых знаменитых своих книг писал: «Не люблю мороза и даже холода. Из-за холода отрёкся апостол Пётр от Христа. Ночь была свежая, и он подходил к костру, а у костра было общественное мнение, слуги спрашивали Петра о Христе, а Пётр отрекался.
Пел петух.
Холода в Палестине не сильны. Там, наверное, даже теплее, чем в Берлине.
Если бы та ночь была теплая, Пётр остался бы во тьме, петух пел бы зря, как все петухи, а в Евангелии не было бы иронии.
Хорошо, что Христос не был распят в России: климат у нас континентальный, морозы с бураном; толпами пришли бы ученики Иисуса на перекрёстке к кострам и стали бы в очередь, чтобы отрекаться»[247]
.В русской литературе много пишется о тепле — на пригреве тепло, тепло у костра, тепло у печи. Там, где тепло, там и хорошо, рыба ищет, где глубже, а человек — где теплее. Тёплое место ищет — или тёпленькое местечко.