Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

С детства я любил книгу про деревенского человека Васю Куролесова, что сделана из этого воздуха семидесятых, которым я дышал. Историю про недопёска я отчего-то недолюбливал, к пограничному псу Алому относился с немного равнодушным уважением — а вот Куролесов был мой. Я понимал этот мир с милицейскими мотоциклами, запахом железнодорожной станции, с этими плакатами, где люди с бесстрастными лицами гибли на рельсах, сэкономив свои жалкие минуты. Я был там, я родом оттуда.

Книга, в которую включена знаменитая повесть Коваля (и две другие повести) вышла сейчас с комментариями, и это отличный повод вспомнить всё — и самого Коваля, и его героев, и хороших милиционеров, и поговорить о самом способе чтения.

Итак, «Приключения Васи Куролесова» вышли в 1971 году. В 1976-м напечатали «Пять похищенных монахов», а между ними позднее, в 1989-м, вклинилась повесть «Промах гражданина Лошакова».

Как и у многих немолодых людей, у меня довольно личное отношение к этой книге, и именно поэтому она стала поводом к двум важным наблюдениям.

Прежде всего, это удивительно интересное, стилистически разное произведение. Мало того, что тексты написаны в разные времена, и первый дышит ещё шестидесятыми, а третий создан в последние годы перед крушением старого мира. Различен и сам внутренний ритм — первая повесть представляет собой шедевр: стремительное действие, сюжетная конструкция, схожая с гайдаровской «Судьбой барабанщика», ничего лишнего, все детали вщёлкиваются в пазл, как наручники на запястьях негодяев. Причём, как не неловко говорить — это советский роман-нуар, при этом комический роман-нуар: герой сперва не понимает своей функции, им пользуются дурные люди, постепенно он осознает что к чему — и вот уже близок финал, в котором он совершает разные открытия. Вторая повесть, написанная последней — очень странная, это фантасмагория, причём тоже с удивительными совершенно кинематографическими оборотами, перевоспитанной пулей и почти хармсовским абсурдом. Третья повесть, где голуби и бани, полна бытовых деталей.

Вот эти-то бытовые детали и комментируют Олег Лекманов, Роман Лейбов и Илья Бернштейн.

Нет, там ещё приведены фрагменты черновиков, фотографии отца Коваля, действительно геройского милиционера (кстати, это очень красивый человек, как и сам Юрий Коваль), но всё сконцентрировано как раз на языке и деталях быта (сам быт — тоже язык, причём тот, что теряется мгновенно при смене поколений, превращаясь в мёртвый — но необходимый для изучения, что-то вроде латыни и древнегреческого).

Авторы комментария говорят так: «Мы вполне отдаем себе отчет, что некоторым читателям с избытком хватит самих повестей, а вся дополнительная информация покажется им лишней и даже мешающей воспринимать легкий, воздушный текст писателя. Другим будет достаточно объяснения непонятных слов. Третьи посмотрят картинки и фотографии. Однако найдутся и такие читатели, которые вместе с составителями предлежащего комментария захотят просмаковать литературные и киноотсылки трилогии, как следует почувствовать атмосферу времени, в которое она писалась, а также увидеть, как повести о Васе Куролесове соотносятся с другими вещами Коваля»[258].

Вот, к примеру, после книги Коваля второе дыхание получил крик одного из героев «Стой, Курица! Стой, дешёвая повидла!». Иногда кажется, что это придумал сам Коваль, ан нет, он законсервировал известный оборот. Комментаторы напоминают очерк о стилягах образца 1958 года, написанный Мариэттой Шагинян, в котором она пишет: «Своих они называют элегантными кличками „чувак“ и „чувиха“, — представителей прочего мира — „дешевое повидло“»[259]. Авторы комментария добавляют: «Сравните также в «Словаре ненормативной лексики»: «Повидло — 1. надоедливый, прилипчивый человек. 2. Чурбан, болван, дубина; Дешёвый — ненадежный, продажный». Но именно после повести К. и мультфильма ПВК ругательство «дешевая повидла» пошло в народ, так же, как «редиска — нехороший человек» после фильма «Джентльмены удачи»[260].

Или удивительная история с баней из «Пяти похищенных монахов». Мне, как банному любителю, особенно отрадно редкое фото Юрия Коваля с веником между комментариями. Ведь в третьей повести изображены настоящие Тетеринские бани (ныне исчезнувшие с банной карты Москвы). Тетеринские бани находились во дворах одноимённого переулка близ Таганской площади. Авторы комментария приводят небольшие воспоминания, написанные одной из посетительниц по их просьбе: «Моя семья ходила в Тетеринские через Таганскую площадь. Воспоминания детства — клубы пара, голые тетки и железные страшные тазы, почему-то называемые „шайками“.

Пол — плитка серо-коричневого цвета. И огромные окна. В предбаннике стояли деревянные шкафчики, где оставляли вещи. Для бани у нас с мамой были специальные большие шерстяные платки, которыми обвязывали голову, чтобы не простудиться по дороге через Таганскую площадь. Путь из бани в переулок напоминал муравьиную тропу, по которой сновали люди, многие со своими тазами.