Разные люди рассказывали мне (не берусь утверждать то, что это точный анализ), что идеальный скульптор сейчас — это производитель работ полного цикла. Представим себе, что к чиновнику, который желает потратить какую-то сумму казённых денег, приходит гений с непонятной скульптурой высотой в полметра, и предлагает поставить её на площади. Просвещённый чиновник (представим, что он действительно просвещённый) догадывается, что она неплоха, но тут перед ним возникает конкурент гения. Он предлагает не только макет, но и обязуется изготовить саму скульптуру в полный рост, осуществить архитектурную привязку, построить постамент, настелить газоны, поставить лавочки, одним словом, сдать всё под ключ. И (тут я понимаю чиновника) при неявной ценности обоих проектов, он делает простой выбор.
Так ли это было с Церетели, доподлинно мне неизвестно, тем более, хоть он и пришёл на открытие памятника советскому оружейнику, в коллективном сознании москвичей он всё же отошёл на второй план и занимается наполнением своей «Аллеи правителей» во дворе Музея военной формы одежды РВИО в Петроверигском переулке… Стоп, за время написания этого текста жизнь меняется стремительно, и только что Церетели анонсировал новую статую Христа высотой в 33 метра.
Теперь его заместителем в этом пресловутом общественном сознательном (или бессознательном) оказывается скульптор Салават Щербаков. Скульптор этот очень плодовитый, но по-настоящему на слуху у коллективного разума стал в связи с памятником князю Владимиру. В Москве сейчас есть несколько памятников его авторства — кажется, восемь, и многие из них сделаны при содействии Российского военно-исторического общества (РВИО). Общество это, беспросветно прекрасное. Но будто злой колдун сглазил всё то, что известно о самых ярких проектах этих, безусловно, честных и патриотичных людей. То они уставят разными бюстами так называемый «Сквер полководцев», что впору туда водить непослушных детей. То на памятнике «Прощание славянки» обнаружится немецкая винтовка «Маузер» вместо русской мосинской.
И, наконец, теперь на памятнике оружейнику Михаилу Калашникову, вернее, рядом с ним, на панно, где изображены разные модификации его автомата, люди увидели проступающий чертёж немецкой штурмовой винтовки.
Это было настолько восхитительно, что как-то сложно даже комментировать.
Разве только словами героев знаменитого мультфильма — «Нашёлся к шарику горшок». Уж столько разные люди объясняли, что произведение Хуго Шмайссера StG44 только внешне схоже с автоматом Калашникова, уж сколько было по этому поводу поломано копий, и тут, будто в потухавший огонь, плеснули ведро керосина.
В то, что какой-то помощник скульптора отважился заложить Easter Egg
в скульптурную композицию, мне верится с трудом, скорее всего, это издержки бригадного метода (Ну, может, конечно, кто-то из работников на подхвате решил рискнуть — но в таком хлебном деле в это поверить невозможно).Внимательные люди говорят, что это не StG44, а вальтеровское (или какое-то ещё) опытное изделие 1942 года, но тут надо опустить завесу скорби над техническими подробностями. Даже когда злополучный чертёж выпилили болгаркой, уже ничего не исправить.
Памятник перешёл в разряд городских легенд.
Монументальное искусство так устроено, что, будучи делом хоть прибыльным, всё время подвергается безжалостному народному суду. Вот оно, на площади, а не спрятано в частной коллекции. Оно живёт среди нас.
А русский человек, по известным словам Гоголя — уж припечатает, так припечатает. Народная память зла, мало какой из памятников избежит меткого народного названия.
Но надо сказать, что всё это написано вовсе не из желания как-то обличить скульптора — множество людей делает и без меня. Пишут вот, к примеру, что его памятник на воинском мемориале под Белгородом удивительно похож на такого же солдата в Кирове, только в первом случае это памятник военным разведчикам, а во втором — конкретному человеку Григорию Булатову. Я эти памятники видел только на фотографиях, и всякий читатель может вынести мнение сам, помимо меня.
Есть куда более интересная тема — сам язык памятников, их внутренняя геральдика. Этот язык у нас утрачен (нет, нельзя утверждать, что он у нас всегда соблюдался, но всё же). Известен символизм народного, легендарного типа: если лошадь опирается только на задние ноги, всадник погиб в битве. Если лошадь подняла одну переднюю ногу, всадник был ранен в бою, а если все четыре копыта на земле, герой умер в собственной постели. Это довольно зыбкое правило: например, Николай I вечно пришпоривает коня напротив гнезда петербургских депутатов, тот машет передними ногами в воздухе, а Государь умер, как считают, на своей скромной койке. Опять же, существует байка, как с помощью сварки за ночь кобылу под Юрием Долгоруким переделали в коня, ибо воину не полагается ездить на кобыле, пусть даже бронзовой. Ну и тому подобное далее.