Однако в молодости будущий писатель был чрезвычайным модником, и, более того — человеком строго стиля. Есть такая история казанских времён: молодой писатель Толстой увидел некоего господина без перчаток. Николай Николаевич, его старший брат, даже сделал ему замечание — так скривился молодой Толстой. Много лет спустя, князь Голицын (в изложении краеведа и мемуариста Мошина) рассказывал, что, когда создавался роман «Война и мир», граф «никакими странностями своего костюма не отличался; одевался он изысканно, изящно, хотя и несколько небрежно, что называется, никогда не был прилизан. В манере графа держать корпус и в его твердой красивой походке сказывалась военная выправка»[421]
. Всякий любопытствующий может приехать в Ясную Поляну, и увидеть там полушубок из романовской овцы, прорезиненый плащ, сапоги и прочие прочные вещи, которые дожили до наших дней да переживут и нас.Но главное, там висит на шкафу рубаха, которую он носил, перепоясавшись кожаным ремнём. Я назвал бы её блузой, но ещё эти рубахи Толстого похожи на косоворотки. Косоворотка, однако, имела ворот сбоку — для того, чтобы во время работы в поле из разреза не выпадал нательный крест. Эти толстовки, которые шили сами (жена и одна из работниц) и есть настоящие толстовки. Это слово можно найти чуть не во всех мемуарах первой половины прошлого века, и это именно рубахи. Они были символом простоты и принадлежности к крестьянству (правда, потом их носили советские хозяйственные работники). Но надо помнить, что на толстовских шёлковых рубахах были перламутровые пуговицы, а на обычных, из фланели — пуговицы попроще. Писательская одежда всегда противоречива, как писательская идея.
Совпадение их названия с молодёжным продуктом, оснащённым капюшоном, случайно. Одно из вероятных объяснений, что униформа рэперов и отрада студентов делается из толстой плотной ткани.
Но главное в другом — толстовский стиль удобен. Это не просто символ простоты, а знак удобства.
Причём это символ национальный, русский.
Правда, реальность всегда сопротивляется неестественному символу. Один из славянофилов, Константин Сергеевич Аксаков, отрастил бороду и стал появляться на улицах Москвы в мурмолке и зипуне. Мурмолка, кстати, это не искажённое «ермолка», а бархатная круглая шапка с отворотами и плоским верхом — такие носили русские бояре.
Гоголь, узнав об этом, с некоторой скорбью писал в Россию: «Меня смутило также известие твоё о Константине Аксакове. Борода, зипун и прочее… Он просто дурачится, а между тем дурачество это неминуемо должно было случиться… Он должен был неминуемо сделаться фанатиком, — так думал я с самого начала»[422]
.Но сам Аксаков относился к этому серьёзно: «Фрак может быть революционером, — а зипун — никогда. Россия, по-моему, должна скинуть фрак и надеть зипун — и внутренним и внешним образом»[423]
, — писал он в 1849 году.В общем, Константин Сергеевич, по словам Герцена, «оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персиянина…»[424]
Причём экстравагантное возвращение к истокам было свойственно не только московитянам. Украинский писатель и историк Пантелеймон Кулиш ходил по улицам в казацкой одежде: «Когда Кулиш (вслед за С. Н. Носом, не доходившим, впрочем, вроде бы до таких крайностей, предпочитая включать в свой костюм лишь элементы казацкого) летом 1860 г. в Чернигове обрядился в казацкий наряд и в таком виде появился на улице, то местные мальчишки бежали за ним с криком:
— Турчин! Турчин!..
Словом, повторилась история Конст. Аксакова в Москве»[425]
.Другая история случилась в Коктебеле в начале прошлого века. Там жил хороший поэт Волошин.
Писатель Вересаев описывал его так: «Сам Волошин был грузный, толстый мужчина с огромной головой, покрытой буйными кудрями, которые придерживались ремешком или венком из полыни, с курчавой бородой. Он ходил в длинной рубахе, похожей на древнегреческий хитон, с голыми икрами и сандалиями на ногах. Рассказывали, что вначале этим и ограничивался весь его костюм, но что вскоре к нему из деревни Коктебель пришли населявшие её крестьяне-болгары и попросили его надевать под хитон штаны. Они не могут, чтобы люди в подобных костюмах ходили на глазах у их жен и дочерей»[426]
.Это, правда, в большей мере анекдот.