Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Меж тем этот Конвент старого типа строился по стандартной схеме — заезд, весёлое отмечание заезда, на следующий день те самые семинары-конференция, потом голосование, на следующий день раздача слонов-премий, и после неё главное веселье — банкет. В воскресенье с утра народ разъезжался, чтобы гости из других городов успели в понедельник приступить к обычным своим делам.

Этот канон сформировала прекрасная эпоха больших тиражей и инерционно-высокого статуса литературы.

Это было немножко дорого, и под конец поездка на Конвент на три дня стоила столько же, сколько недельный отдых в Египте (до известных событий, конечно). Но я никогда не назову фэнов безумцами, вернее, большими безумцами, чем филателисты, любители горных лыж и поклонники авторской песни с их фестивалями среди прибрежных кустов.

Нормальное дело, охота пуще неволи, а уж если это дружба, то зачем нам эта горсть синайского песка.

Так и катился год фантастического тусовщика — от «Басткона» в январе к «Роскону» в феврале-марте, потом к «Интерпресскону» в мае, затем к «Звёздному мосту» в сентябре, а в промежутках ещё десяток мероприятий поменьше. На фантастическое богомолье или круг лета Господня.

Впрочем, в следующий раз надо рассказать о некоторых из этих мероприятий подробнее.

28.03.2016

​Аэлита (о конвенте в Екатеринбурге)

Романы Алексея Толстого «Аэлита» (1923) и «Гиперболоид инженера Гарина» (1927) на многие годы определили канон фантастики — в космосе и на земле.

В одном из них два путешественника в медном яйце летят на Марс, устраивая там революцию. Один из них влюбляется в дочь правителя Марса Аэлиту, и, вернувшись на Землю, только слышит её голос по радио. Марс Толстого — это киберпанк, как напоминают нам ценители — высокие технологии на фоне нищеты и разрухи, и там это было будущим, превратившимся в прошлое для просвещённых советских путешественников.

Как не любить этот знаменитый роман, в котором есть строчка «С рёвом и громовым грохотом гигантское яйцо запрыгало по кактусовому полю»[61] и выражение «Летело, летело пространство времени»[62].

Именем Аэлиты называли пионерские отряды и молодёжные кафе.

Горячие кавказские мужчины давали это имя своим дочерям, и оно, это имя, составляло достойную конкуренцию шекспировским Офелиям.

Получил это имя чуть не первый отечественный Конвент.

Задуман он был ещё в олимпийском, 1980 году, а на следующий, 1981-й, когда планировали просто вручение премии (если я не ошибаюсь, в первый раз её получили антагонисты братья Стругацкие и писатель Казанцев), то вышел Конвент.

Урал вообще литературное место, а в ту пору в Свердловске жил Владислав Крапивин.

Ещё в Екатеринбурге выпускался знатный журнал «Уральский следопыт», наследник «Всемирного следопыта», знаменитого журнала двадцатых. Не знаю, как сейчас у него дела, но тогда с Конвентом он был связан накрепко.

В середине восьмидесятых фестиваль вроде как запретили, но тут подоспела Перестройка с ускорением, и «Аэлита» вступила в свой Золотой век.

Потом правда, начались девяностые, стали умирать главные люди Конвента, и я, попав туда, вдруг очутился в пустынной редакции «Уральского следопыта». Был поздний вечер, кажется. Не было даже электричества.

Чем-то это напоминало какой-нибудь революционный год.

Ещё в девяностые начали строить церковь на месте дома Ипатьева. Она строилась и строилась, но для приезжего человека, нечасто бывающего в городе, изменения были заметны.

Город был суров — не в каждом городе убивают царя.

Те люди, что делали Конвент, тоже мне казались суровыми — я внутренне ощущал, что они бьются за свою традицию, за своё детище. Денег у них, разумеется, не было, и этого я как раз не мог понять.

Поскольку на каждом конвенте давались награды и премии, уральский их вариант был особенный — композиции из местных камней, и мне казалось, что это в какой-нибудь голодный год не даст лауреату сгинуть. Из этого великолепия всегда можно наделать колец и брошей на великие деньги.

Драгоценных камней в суровом городе было множество — я забрёл в Зоопарк, и обнаружил, что клетки отделаны чуть ли не яшмой. За разными зверями (судя по табличкам) наблюдали какие-то группировки с невероятными названиями.

Вместо обсуждения путей развития фантастики я как-то поехал по кладбищам. Ходил там по аллее героев — чёрные обелиски во весь рост торчали из тающего мартовского снега. Парни на них стояли естественно — как стояли в жизни. К одному, на отдельной тумбе был приставлен тщательно вырисованный «Мерседес». У могилы другого известного человека висела на виду видеокамера, будто глазок домофона — изображение, правда, передавалось не хозяину.

Оттого некоторые посетители кладбища приходили в надвинутых на всё лицо капюшонах.

Вот это была фантастика — не знаю уж, как там сейчас, но тогда я даже начал складывать в голове сюжет про эту камеру.