Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной»[7].

Рассказ был экранизирован в 1953-м. Сценарий к нему писал знаменитый литературовед Виктор Шкловский, известный своим эсеровским прошлым, игрой в прятки с чекистами, бегством по льду Финского залива из Советской России и возвращением обратно.

Что же из этого следует?

Во-первых, то, что традиция истории про зимнее чудо не прерывается все советские годы.

Во-вторых, судя по всему, жанр рождественского рассказа, что читался, часто вслух в кругу семьи, сместился от литературы к кино. «Ирония судьбы», «Чародеи», ныне забытый фильм «Эта весёлая планета» — дополнены сейчас сотнями фильмов о бытовом чуде, что случается уже не в рождественскую, а в новогоднюю ночь.

Ну и, наконец, в-третьих, медленное и внимательное чтение хрестоматийных текстов может раскрыть в них неожиданные смыслы — это ли не чудо?

24.12.2015

2016

​Под блюдом (О мемуарах Сергея Чупринина)

Чупринин С. Вот жизнь моя. Фейсбучный роман. — М.: РИПОЛ классик, 2015. — 560 с. (Лидеры мнений)

Вышла книга, которую я читал с экрана по каплям, как говорят «в режиме реального времени» — пока она писалась.

Мне очень нравились эти короткие истории Сергея Чупринина.

Но нравились эти тексты мне по довольно трагической причине.

Их автор называл «подблюдными песнями» — понятно, что старшее поколение комментаторов, знали, что такое настоящие подблюдные песни и читали не только лотмановский комментарий о них.

Это была традиция русских обрядовых песен во время святок. Будущее предсказывалось с помощью определённой песни. Эти песни пели, пока присутствующие по жребию с блюда забирали свои кольца и серьги, куда положили их раньше.

Но переносное значение как раз и трагично — предсказание оборачивается застольным рассказом.

Я любитель застольных рассказов, но тут автор как раз будто рассказывает историю исчезнувшего мира. Недаром в этих историях часто встречается обращение к молодой литературной девушке с глазами раненой лани.

Это — блестящий приём, который во мне вызывает плохо скрываемую зависть.

И вот в чём дело.

Был такой жанр — «пластинки» или «грампластинки».

В мае 1963 года, Чуковская читает дарственную надпись Паустовского на его книге: «Анне Андреевне Ахматовой, лучшей поэтессе мира, наследнице Пушкина»[8].

Или иначе: «Пластинками она называла особый жанр устного рассказа, обкатанного на многих слушателях, с раз и навсегда выверенными деталями, поворотами и острыми ходами, и вместе с тем хранящего, в интонации, свою импровизационную первооснову. „Я вам ещё не ставила пластинку про Бальмонта?.. про Достоевского?.. про паровозные искры?“ — дальше следовал блестящий короткий этюд, живой анекдот наподобие пушкинских Table-talk, с афоризмом, применявшимся впоследствии к сходным ситуациям. Будучи записанными ею — а большинство она записала, — они приобретали внушительность, непреложность, зато, как мне кажется, теряли непосредственность»[9].

Короткая история, то, что называется «байка», а раньше называлась анекдотом, или «историческим анекдотом».

Так вышло, что лет двести подряд литература в России была главным искусством, только сейчас сдавшим свои позиции.

Оттого анекдоты про писателей были особенно востребованы.

Биографии писателей были известны (хотя это знание и было анекдотично), и жанр процветал.

Эти истории и называла Анна Ахматова «пластинками», как, впрочем, и просто формульные выражения, привязанные к разным персонам.

Как раз в ту пору пластинки были быстрыми, сторона кончалась едва ли не раньше хорошей истории.

Типовой историей было что-то вроде: «Бальмонт вернулся из-за границы, один из поклонников устроил в его честь вечер. Пригласили и молодых: меня, Гумилева, ещё кое-кого. Поклонник был путейский генерал — роскошная петербургская квартира, роскошное угощение и всё что полагается. Хозяин садился к роялю, пел:

„В моём саду мерцают розы белые и кр-расные“.

Бальмонт королевствовал. Нам все это было совершенно без надобности.

За полночь решили, что тем, кому далеко ехать, как, например, нам в Царское, лучше остаться до утра. Перешли в соседнюю комнату, кто-то сел за фортепьяно, какая-то пара начала танцевать. Вдруг в дверях появился маленький рыжий Бальмонт, прислонился головой к косяку, сделал ножки вот так [тут Анна Андреевна складывала руки крест-накрест] и сказал: „Почему я, такой нежный, должен все это видеть?“»[10]