Публикации на портале Rara Avis 2018-2019

Это, кстати, и повод посмотреть на авторское право, с точки зрения времени. По сути, человек покупает себе некоторое время, в которое он погрузится в чужую историю. Правда, в условиях повременной оплаты, производитель норовит искусственно увеличить объём произведения — рассказ превращается в повесть, а повесть — в роман. Примеры хороших рассказов, разбавленных водой, как растворимый кофе, известны. Впрочем, об этом тоже уже написал Шкловский в «Третьей фабрике»: «Ведь нельзя же так: одни в искусстве проливают кровь и семя. Другие мочатся. Приёмка по весу»[332].

Но не только из-за этого хорошая история умирает. Всякий писатель хочет быть прочитанным, а в условиях перепроизводства прозы — просто замеченным. Заметить рассказ довольно сложно, вот и производится огромное количество текстов в романной форме, потому что институт литературных премий замечает именно отдельно стоящие книги. Так хищная птица не замечает мелких букашек, выискивая сверху движение среди травы.

Люди, рассуждающие о Чехове, спустя сто лет после его смерти, снисходительно говорят, что у него не вышло написать роман. Это звучит как снисходительное сожаление: надо же, такой милый, а не сумел.

Но не только премиальное жюри считает размер заслуживающим значения, но и публике. Короткий текст кажется неудачной покупкой, читатель приобретает его только в нагрузку с целым журналом или альманахом. Читатель романа неслучаен, хотя сам выбор автора и книги может быть нелепым.

Но сила за короткой формой, как за стихотворением. В момент вырождения и гибели ящеров, наш предок осторожно высовывает голову из норки. Он маленький, но у него большое будущее.

Такое у него время чтения, способствующее неуязвимости.

09.12.2019

​Лицевой счет (о людях с хорошими лицами)

Поверьте, самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей. Она отравила их, чтобы получить деньги по страховому полису. А самую отталкивающую наружность среди моих знакомых имел один филантроп, истративший почти четверть миллиона на лондонских бедняков.

Артур Конан Дойл. «Знак четырёх»

Есть такая, вполне уже забытая повесть Виля Липатова «Ещё до войны» (1971) о любви городской девушки и тракториста. Конфликт там в том, что её отец, председатель колхоза, хочет, чтобы она выучилась на инженера, а родители тракториста рады ей и так, потому что в семье нужны рабочие руки. Она знакомится с отцом и матерью любимого, и сначала их взгляд кажется её колючим и беспощадным, а потом они начинают хлопотать, и становится понятно, что ей рады. «Теперь у родителей Анатолия были добрые и хорошие лица, по которым понималось, что они по-настоящему рады гостье, что готовы сделать все, чтобы Рае было уютно в их чистом дворе»[333].

То есть в тревожной неизвестности лица — одни, а как тревога исчезла — другие.

Я как-то задавался вопросом, откуда и как произошёл мем про людей с хорошими светлыми лицами.

Пик его употребления случился примерно в 2011–2012 году, во время того, как в социальных сетях мои соотечественники выкладывали фотографии с митингов и шествий — оппозиционных и проправительственных, причём участники и тех и других хвастались хорошими добрыми лицами своих товарищей.

Но этот ход мысли я помню ещё во времена «Русских маршей», а первый из них состоялся в 2005 году. Люди с хорошими лицами глумились над его участниками, и в качестве протеста провели своё шествие. И тут уже противоположная сторона порадовала не хуже «Штюрмера». Особый комизм был в том, что несколько фотографов, которые по службе были и там, и там, безо всяких пластических операций становились на фотографиях то уродами, то красивыми, одухотворёнными людьми.

Удивительно то, что это выражение в положительной коннотации существует и сейчас. (То, что оно существует в иронической форме, у меня удивления не вызывает).

И, конечно, последнее дело сравнивать чужие и свои лица, как это делал один известный писатель, говоря, что вот у нас у всех лица хорошие, а посмотрите на лица в телевизоре, там все сплошь ужасные.