Публицисты 1860-х годов

«Цензура поедом ест. Снова выговор, опять угроза запретить журнал, опять гонение на редакцию. Ноябрьская книжка вышла 8 декабря, чего с нами еще не случалось. И чего только мы не изведали за это время. 12 листов печатных погибло в меотийских болотах цензуры, вся книжка прошла через цензурный комитет; ни одной статьи не осталось целой. Буря, впрочем, улеглась, и мы снова поднимаемся, но как и с какими надеждами? Омерзительно даже подумать… Нет, Опять думаю сослать себя в Западную Европу, в Англию или Италию».

И так без конца. О, как понятны становятся слова Благосветлова, вырвавшиеся у него в письме Мордовцеву от 4 марта 1861 года, — и года не прошло с тех пор, как он принял на себя журнал: «Признаюсь Вам, хуже, пошлее я ничего не знаю редакторской обязанности в нашей журналистике. Много бы можно было сказать об этом предмете, да черт его побери со всей холопской литературой нашего гения. «Русское слово» едва не задохнулось под цензурой г. Дубровского — этого замечательного кретина и подлеца. Не перемени его нам еще два месяца, я бросил бы все и уехал бы в киргизские степи от русской литературы; долее дышать нельзя было. Нам испортили год, и не один Дубровский; это была палка в руках людей того дантова ада, где сочтены все наши помыслы, чувства, вздохи и стоны…»

Таковы были реальные обстоятельства, в которых работал Благосветлов. «Подкопать огромную мину» под здание самодержавия было главной целью его трудов.

Но каковы пути подведения этой «огромной мины» под устаревшее здание феодализма, самодержавия и крепостничества? В том ответе, который давал Благосветлов на этот вопрос уже в первые месяцы редактирования «Русского слова», мы увидим зачатки многих идей, которые впоследствии разовьют на страницах журнала Писарев и Зайцев, — правда, в мной, куда более талантливой форме.

Подведение мины под существующий правопорядок Благосветлов видел прежде всего в социальном воспитании народных масс. Этому должно служить направление идей, пропагандировавшихся на страницах «Русского слова». Этой цели необходимо было подчинить всю многогранную деятельность демократов, ведущих борьбу за будущее своего народа.

Уже первый, июльский номер «Русского слова» за 1860 год, выпущенный под редакцией Благосветлова и являвшийся программным для него, был в значительной степени посвящен этой теме.

«…Потребность народного воспитания становится одним из капитальных вопросов, с которым соединяется мысль о будущем России» (1860, 7,II, 60), — утверждает здесь Благосветлов.

Воспитание внутреннего сознания народа, как обязательное условие возрождения общества, — излюбленная идея Благосветлова, которая с особой силой зазвучит позже — в 1863–1866 годах. Она питалась той идеалистической концепцией исторического развития, которую, как и все демократы шестидесятых годов, разделял, а точнее, со всей страстностью его натуры исповедовал Благосветлов. Разум правит миром — это убеждение лежало в основе всех социологических построений Благосветлова. С этих позиций он осмыслял историю революционных движений масс, причины их побед и поражений. «…Ум — сила, и притом главная сила человека. Для развития умственных способностей единственным орудием служит знание в обширном смысле этого слова» (1861, 12, I, 13).

В этой связи Благосветлов придавал огромное значение умственному освобождению каждой отдельной личности, без чего не может быть, по его мнению, и умственного освобождения масс. «Умственная эмансипация отдельной личности есть высшая человеческая цель, к которой мы должны стремиться», — утверждал он.

И если, по справедливому замечанию Шелгунова, главным вопросом «Русского слова» «было выяснение личности, ее положения, ее развития, ее общественного сознания и вообще ее внутреннего значения, содержания и отношения к обществу и общему прогрессу», то первым человеком, выносившим эту идею и выразившим ее в журнале, был Благосветлов. Знаменем журнала ее сделал Писарев.

Кстати, это преувеличенное внимание к умственному освобождению народа и дало прежде всего повод утверждать, будто Благосветлов был далек от революционного демократизма, от идеи крестьянской революции и являл собой тип этакого буржуазного радикала-просветителя, сторонника просвещенных реформ. И надо сказать, что в его статьях можно встретить высказывания, которые на первый взгляд дают основания для таких выводов. «За победами следуют поражения, за революциями — реакции, но за народным образованием никогда не возвращается варварство» (1860, 7,III, 58–59), — говорит он, к примеру, в статье «Реформа Италии, как понимал ее Монтанелли», напечатанной в июльской книжке журнала за 1860 год.

Что это? Сомнение в результативности революционного пути? Не революция, но распространение грамотности и образование спасет Россию?