Публицисты 1860-х годов

«В январе (1861 года. — Ф. К.) сын мой был еще эстетиком, — подводит итог В. Писарева, — в апреле он еще, по своей неразвитости, был способен входить в сношение с «Странником», а в ноябре уже «Современник» предлагал ему работу; дурно или хорошо то превращение, которое в нем совершилось, об этом я не говорю ничего; но факт состоит в том, что этим превращением он исключительно обязан г. Благосветлову. Если, говорил он мне часто, я сколько-нибудь понимаю теперь обязанности честного литератора, то я должен сознаться, что это понимание пробуждено и развито во мне г. Благосветловым; поэтому сын мой видит в г. Благосветлове не «прихвостня», а своего друга, учителя и руководителя, которому он обязан своим развитием и в советах которого он нуждается до настоящей минуты…

…Сообщая Вам эти сведения, милостивый государь, я руководствуюсь весьма законным желанием оградить честь моего сына, связанную самыми тесными узами с честью того человека, под руководством которого развернулась его литературная деятельность и сложились его убеждения…»

Имеется документальное свидетельство, убеждающее, что данное письмо — акция самого Писарева. Р. А. Коренева-Гарднер так отвечала на вопрос В. Д. Писаревой но поводу этого письма: «…письмо Ваше к Некрасову, разумеется, читала. Вы спрашиваете меня, поступил ли Митя благородно. Да…»

Правда, в статье «Посмотрим!» в сентябрьской книжке «Русского слова» за 1865 год (в это время назревал конфликт между Писаревым и Благосветловым) Писарев внес некоторые коррективы к приведенному выше письму. «Я действительно многим обязан Благосветлову в моем развитии, но я никогда не говорил, что Благосветлов первый познакомил меня с теми идеями, которые я теперь провожу и защищаю в «Русском слове», — говорит здесь Писарев и продолжает: «Редактор обыкновенно берет к себе в сотрудники таких людей, в которых уже зашевелилась работа мысли и в которых эта работа представляет хоть что-нибудь родственное, хоть какую-нибудь точку соприкосновения с главными идеями редактируемого журнала. Именно так случилось и со мною». И тем не менее и в статье «Посмотрим!» Писарев ни в коей мере не отрицает огромной роли Благосветлова в том «превращении» его в революционно-демократического критика, которое произошло в 1861–1862 годах. Говоря о письме матери, опубликованном в «Современнике», он свидетельствует: «Все показания этого письма совершенно верны…» Именно Благосветлов, по свидетельству Писарева, помог молодому критику «Русского слова» понять, что «литература — великая общественная сила, которая начинает развращать общество с той самой минуты, как только она перестает двигать его вперед». Благосветлов помог Писареву постигнуть всю меру гражданской ответственности литератора перед обществом. Своим влиянием он навсегда «застраховал меня от бесцветного либерализма… — говорит Писарев, — и теперь я смотрю на дело писателя, как на серьезную общественную обязанность. Таким образом, Благосветлов сделал для меня очень много».

Вот эта черта — неподкупной честности и последовательности в убеждениях, эта мера гражданской ответственности писателя, которую Благосветлов стремился передать своему молодому другу, составляла нравственную основу деятельности руководителя «Русского слова». «У нас есть старинный предрассудок — считать человека честным, если он не берет взятки или не дает пощечин своим крепостным, — говорит он в письме Мордовцеву 12 декабря 1861 года. — Честный человек тот, кто честен в своем мнении, чист в убеждении и прав в деле мысли». Благосветлов исповедовал своеобразный культ гражданской честности, ее он ставил на первое место среди прочих человеческих добродетелей, и отнюдь не фразой звучали вот эти его строки в письме к Мордовцеву: «Да отсохнет мой язык, если я стану говорить против того, в чем искренне убежден; а мнения свои я привык выражать откровенно…»

И конечно же, не только уважение к человеческим убеждениям, но и чистоту этих убеждений, само направление их стремился передать Благосветлов сотрудникам «Русского слова». «Мне предстоит возвратить совесть и честь не одному изданию, но и самой редакции…» — писал он Мордовцеву 4 августа 1860 года, то есть в самом начале своей редакторской деятельности.

Переписка Благосветлова с Мордовцевым времен 1860–1862 годов помогает понять суть той гражданской программы, на которой Благосветлов стремился сплотить сотрудников. «Признаюсь Вам, — пишет он 4 марта 1861 года, — я никогда не понимал науку для науки, искусство для искусства. Но для меня понятны усилия ума и сердца, направленные к общему народному делу». Такова основа положительной программы Благосветлова в отношении науки, литературы и журналистики: дело народа и жизнь народа — тех «шестидесяти миллионов грязных тулупов и лаптей», освобождению которых от угнетения и нищеты любой граждански честный человек должен посвятить свою жизнь.