Пучина боли

— Она сфотографировала вас, когда вы вышли на крышу. Она всегда так делала — снимала всех, кто окажется рядом, когда она фотографирует. Она снимала всех. Она в общем-то была человек застенчивый. Камера была для нее своего рода защитой. Вы знали, что она вас сфотографировала, вот почему вы забрали ее фотоаппарат с собой, когда ушли. Вы спустились к тому месту, куда она упала, и взяли его. Как я понимаю, в тот момент вы были в таком возбуждении, что не осознали: аппарат разбился, и карта памяти из него вылетела. Наверное, вы были ужасно разочарованы, когда пришли домой и обнаружили, что фотоаппарат пуст. Я бы с наслаждением посмотрел на вас в этот момент. Лучше всякого героина, бесспорно. Что ж, я увидел, что на этой карте памяти, а ваша жизнь в общем-то закончилась.

— У нее был маниакально-депрессивный психоз, детектив. Уже не одно десятилетие. Сколько у нее было госпитализаций, в общей сложности? Дюжина? Двадцать?

— Я не считал.

— Она бы все равно рано или поздно себя убила.

— Значит, вот что вы себе твердите? Вот как вы помогаете себе уснуть ночью?

— Ну и давайте. Застрелите меня.

— Вы этого хотите?

— Давайте. Я не боюсь.

— Извините, доктор. Больше никто не будет делать это за вас. Сейчас вам придется сделать это самому.

Кардинал опустил пистолет; теперь дуло смотрело в пол.

Рука Белла, державшая оружие, затряслась сильнее.

— Я убью вас, — произнес он. — Вы знаете, что я могу это сделать.

— Я не из тех, кого вам хочется убить, доктор. Я не из числа ваших пациентов. Не из ваших нытиков, как вы их столь сострадательно называете. Если вы меня убьете, это не прекратит ваши страдания.

Дернув локтем с какой-то марионеточной внезапностью, Белл косо направил «люгер» в собственный висок.

— Все эти годы, — проговорил Кардинал, — вы по-настоящему хотели именно этого, верно?

Бисерины пота выступили у Белла на лбу. Он зажмурился. Одинокая слеза покатилась по его щеке и затерялась в бороде.

— Давайте. Вы же не хотите провести остаток жизни в тюрьме, правда?

Пистолет и державшая его рука дрожали. Все тело Белла сотрясалось. Пот градом катился по его багровеющему лицу.

— Вы не можете этого сделать, а?

Белл застонал, из его кустистой бороды донесся всхлип. «Люгер» свалился на пол и запрыгал вниз по лестнице. Кардинал подобрал его.

— Думаю, мы сегодня неплохо потрудились, доктор. Я бы сказал, что мы добрались до самых истоков вашей проблемы. Теперь вас ждет пара десятков лет в Кингстоне, и вы сможете хорошенько над ней поработать.

52

Проходят дни, и поздняя осень незаметно превращается в зиму. Сейчас середина ноября, и с деревьев уже опали все листья до единого. Каждый ствол закупорен, каждая ветвь, видимая на фоне туч, черна и гола. Опавшие листья собрались по обочинам дорог и в кюветах, на ступеньках перед домами и вокруг ворот гаражей. На плоских крышах, на машинах и карнизах. Прошли дожди, и теперь газоны больше не покрыты рыхлыми многоцветными слоями. Теперь листья распластаны плоскими мозаичными коллажами — на тротуарах, на подъездных аллеях и даже в колеях, оставляемых наземными транспортными средствами города Алгонкин-Бей.

На улице похолодало, и Джон Кардинал надел свое тяжелое кожаное пальто, то самое, у которого что-то вроде меха в качестве подкладки. После красот октября ноябрь кажется мрачным — славная девушка обращается в зануду. Еще неделя-другая, и из кожаного пальто придется перелезать в длинную парку — в «большой нанук», как называла эту штуку Кэтрин.

Кардинал возвращается с утренней прогулки по туристской тропе, которая вьется вверх по холму, что возвышается позади его дома; по этому маршруту он бессчетное число раз гулял с женой. Перед этим звонила Делорм, опять казнила себя за то, что в свое время слишком поспешно сделала выводы насчет Кэтрин. Потом она рассказала, что Мелани Грин выписалась из больницы и живет дома, вместе с матерью. Ее новый психотерапевт настроен оптимистично.

По другой стороне дороги идут мистер и миссис Уолкотт, они выгуливают своего чудовищного пса. Завидев Кардинала, они прекращают пререкаться в знак уважения к его утрате.

— Должен бы снег пойти, — говорит миссис Уолкотт.

Кардинал соглашается, помахав рукой, и поднимается вверх по склону к своему дому. Ароматы древесного дыма и бекона смешиваются с запахом снега. Снег собирается пойти вот уже по крайней мере целую неделю. В этом году он что-то припозднился.

Он входит в дом, вешает пальто. Пытается развязать мокрые шнурки, стаскивает один ботинок, но потом в кухне звонит телефон, и он, хромая, с неснятым ботинком и болтающимися шнурками, идет взять трубку.

Сейчас ему хочется услышать только одного человека.

— Келли, как ты там? Почему так рано встала?

— Получила твое послание вчера вечером, но уже было поздно звонить.