Но в реабилитационном центре «Северное сияние» как и в Библейском Ноевом ковчеге было каждой твари по паре. Помимо матёрых пиратов, бороздящих реабилитационные просторы, хватало и подобных Доктору, то есть тех, кто прям как в детской песенке «…не думал не гадал он, никак не ожидал он такого вот конца». Как правило эти клиенты Центра ровно, как и главный герой на первых порах пребывания, основательно доказывали ошибочность и случайность своего попадания в данное заведение ввиду незначительности или полного отсутствия у них проблем с химическими веществами как таковых. А некоторые из «случайных пассажиров» были до такой степени самобытны, оригинальны и неподражаемы или как здесь говорили «уматны», что заслужили отдельного описания в настоящем повествовании.
Одним из таких персонажей был ровесник Доктора и Боцмана смиренный алкоголик по прозвищу Мотыль. Мотя прибыл в деревню месяца через три после Дока, проживал всё это время со «своими политическими» на Тортуге и был недавно переведён на Первый то ли для придания ему бодрости духа и ускорения написания письменных работ, то ли для ремонта «наладом дышавшей» «Газели». В той прошлой своей жизни Мотыга работал на маршрутке и нормально соображал в «уставшей» отечественной автотехнике. Расположился он на соседнем шконаре на бывшем месте Француза, сам же Дуга спал теперь над ним и поэтому очень не любил скромного и застенчивого Мотю и при каждом удобном случае демонстрировал тому своё превосходство.
Мотыль был обычным неприметным мужичком без каких-либо выдающихся параметров, немного заикающийся и прямо скажем не просто степенный, а порой конкретно «тормозящий на ровном месте». Поскольку Док и Мотя сидели рядом на самоподготовках и прочих мероприятиях то у них было предостаточно возможностей поговорить за жили-были. Так выяснилось, что они в детстве много раз посещали один и тот же пионерский лагерь, где просто не могли не пересекаться. Во время срочной службы в армии он побывал в горячих точках, а затем всю жизнь крутил баранку автомобиля и пил любимое пиво со своей женой. Причём его самого абсолютно всё устраивало в его существовании, а вот его пожилую маму видать не совсем – она то его сюда и определила.
Как и все его собратья-алконавты Мотыль был очень закрытым человеком для приёма и усвоения новой информации тем более если она не вписывалась в сложившееся у него мировоззрение. Мотя, защищая свою точку зрения, сформировавшуюся зачастую под влиянием Зависимости, отчаянно пытался приводить на его взгляд неоспоримые доводы и аргументы напрягаясь и нервничая при этом. А когда он нервничал, то заикался гораздо сильнее и начинал смешно гримасничать.
Старый нарк частенько не мог сдержаться от соблазна поржать над забавным соседом, тем более что он был назначен гружёным за написание братом-алконавтом своего Первого Шага и преодолевать его бронелобое сопротивление в рамках этой ответственности Доку теперь приходилось постоянно. А Мот тяжело переносил сарказм собеседника, и алкогольная гордыня заставляла его бывало молчать потом по несколько дней. Но желающих приколоться над Мотылём и без Доктора насчитывалось предостаточное количество, столько что в пору их было в очередь выстраивать.
Как-то на дежурстве утро у Мотыля не заладилось с самого подъёма – то ли звёзды не так легли на небосклоне, то ли проклятая болячка обострилась. Но Мотя ещё до зарядки умудрился организовать групповой вылет и оправдываясь теперь перед группой на утреннем спортивном мероприятии обвинял виноватые, по его мнению, во всём часы дежурного. Доктор в бытность свою дежурным непреднамеренно устраивал по одному групповому вылету и на Первом, и на Втором домах и прекрасно помнил, как ему тогда не хотелось признавать свою вину. Ведь перекладывание ответственности – это характерная модель поведения зависимого человека, закреплённая на рефлекторном или бессознательном уровне. Теперь же он смотрел на Мотыгу и отчётливо видел себя тогдашнего.
И тут на помощь заблудшему дежурному пришёл находчивый старший волонтёр Гемба. Он пригласил Мотылька впорхнуть в дом и на потеху толпы дежурный выпорхнул обратно на улицу уже держа в руках огромные размером с его туловище настенные часы из зала с маятником и кукушкой. Смех в ограде стоял близкий к истерическому и Гемба лично вышел поддержать стихийно случившуюся утреннюю смехотерапию, а Мотя, которого избавили от возможности обвинять часы теперь обвинял и разбирал ненавистного помощничка. Ну и по итогу увлёкшись этими здорово отвлекающими его паразитическими мыслительными процессами он уже сразу после завтрака разбил стекло на своих новых часах дежурного неудачно притулив их у стенки. Тогда Гемба соорудил ему новейший противоударный фанерный хронометр со стрелками-штакетинами и ржала над Мотылём уже вся наркоманская деревня, собравшаяся на лекцию.