Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

«Удивления достойно, – писал Брандт[606], – что сей злодей такую на себя, как говорят, важность принял, что куда в крепость ни придет, всегда к несмысленной черни оказывает свое сожаление, якобы и подлинно государь о своих подданных, что он ничего доныне не знал, в каком они утеснении и бедности находятся. Теми своими льстивыми словами и обнадеживаниями и уловляет глупых сих людей. Почему, по легкомыслию подлого народа, если он скоро не истребится и ворвется в Казанскую губернию, не безопасно есть. И хотя он угрожает, что пойдет к Казани[607], однако ж, мнится, что он не оставит степи, и, конечно, будет, защищаясь с одной только стороны, стараться перейти через Волгу около Самары и пробраться к Дону в рассуждении том, что когда еще он, по поимке в Малыковке, содержался здесь под караулом, то допросом показывал, что недоброхотствующим яицким казакам говорил: если они согласятся идти на Дон, то для них приготовлены там и деньги[608]. Посему я теперь все силы напрягаю рассеянные батальоны и разные команды, елико можно, собрать, также дворян, с их людьми вооружи, приготовить: казанских у Камы, а симбирских у Волги, дабы не перепустить чрез них и наблюдать, в которую сторону кинется, и туды все силы обратить. Весьма предосудительно, что такой великий город, какой есть Казань, да и почти в самой Азии, где всегда должно быть в осторожности и другим прилежащим частям, в случае каких злодейских предприятий, вспоможение делать, а не имеет не только довольно военных людей, по самого нужного оружия и артиллерии, ибо когда потребовал ее, то в здешнем цейхгаузе нашел не больше двух единорогов, да и те посылаю к Миллеру, а еще осталось четыре пушки, но почти к употреблению негодные, которые также велел приготовить».

Что касается ручного огнестрельного оружия, то во всей Казани нашлись годных 143 ружья и 100 пар пистолетов, да и те принадлежали Московскому легиону. Отправив это оружие также в распоряжение генерала Миллера, казанский губернатор собрал все негодное оружие, хранившееся в складах, призвал к себе городских слесарей и приказал им исправить что было можно. По мере исправления ружья и пистолеты отправлялись партиями в Кичуй, но их было слишком мало, и потому генерал фон Брандт просил главнокомандующего в Москве князя М.Н. Волконского прислать ему оружие и войска, так как бывших в его распоряжении считал недостаточными для усмирения края и захвата самозванца.

Получив эту просьбу в шестом часу пополудни 8 октября, князь Волконский оценил вполне положение дел и, опасаясь, чтобы «пламя не вышло», на другой же день отправил в Казань 300 человек Томского полка с одним орудием[609]. Приказав им следовать на ямских подводах, Волконский сообщил об этом президенту Военной коллегии, графу З.Г. Чернышеву, и высказал мнение о необходимости потушить волнение как можно скорее[610].

Письмо московского главнокомандующего было получено в Петербурге в ночь на 14 октября, а вслед за тем были получены рапорты оренбургского и казанского губернаторов и тотчас же представлены императрице[611]. Известие о появлении самозванца и его успехах было совершенно неожиданно для столицы и значительно усиливало затруднительность положения, в котором находились правительство и сама императрица.

1773 год был не из блестящих годов в истории России и начался при самых неблагоприятных условиях. Еще с конца предшедшего и в течение всего этого года в Петербурге происходила борьба партий династических и политических, среди которых положение императрицы было крайне щекотливо. Недавний раздел Польши возбудил зависть держав, не принимавших участия в этом разделе, и вызвал интриги в особенности со стороны Франции.

Работая усердно в Константинополе и стараясь отклонить Порту от согласия на уступки, требуемые Россией, Франция в то же время обещала снабдить средствами короля шведского, дабы он явился опасным соседом России. Отношения наши к Швеции были до того натянуты, что в Петербурге принимались меры, необходимые на случай наступательных действий с нашей стороны в Финляндии. Галеры и все корабли в Кронштадте и Ревеле поспешно вооружались, все свободные полки сосредоточивались или в окрестностях Петербурга, или на границе, и даже вызвано было несколько полков из первой армии графа П.А. Румянцева, несмотря на то что подобный вызов значительно ослаблял армию, действовавшую на Дунае. «Мы, когда возвышаем наши требования [у турок], – писал граф П.А. Румянцев Обрезкову, – тогда не ищем тех способов, которые в таких случаях сущим суть подкреплением, то есть чтоб умножать свои силы против неприятеля, но паче их ослабляем в виду, так сказать, врагов, на то взирающих». По настоянию графа Румянцева хотя и приказано было возвратить взятые полки, но время, когда они могли быть полезны на Дунае, было упущено.