Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Тогда, по словам хана, Пугачев обратился к киргизам с особым воззванием и, требуя, чтоб они признали его законным государем, предоставил им полную свободу в действиях. Киргизы воспользовались этим, разбойничали на пространстве от Дубовской до Балыклейской и Караваннской станиц и грабили селения волжских казаков. Царицынский комендант, полковник Циплетев, приказал волжским казакам расставить повсюду форпосты, производить ежедневные разъезды и иметь сверх того в Дубовке триста человек казаков, всегда готовых по первому требованию отразить нападение хищников. «За Волгой же, – писал Циплетев казакам[886], – в зимовьях и ни в каких местах ни скота, ни зимующих людей отнюдь не было бы, а все бы убирались в свои жилища».

Распоряжение это не было исполнено, и когда старшина Терский прискакал в Дубовку с известием, что киргизы напали на форпост, стоящий за рекой Волгой, то по сделанной тревоге могли собрать только шесть казаков. В тот же день с Бодянских хуторов, находившихся в 25 верстах от Дубовки, приехал казак Кротков с объявлением, что и на них напали киргизы, которые отгоняют скот и берут в плен жителей. Струсивший войсковой атаман приказал, чтобы ни один казак не выходил из Дубовки, и сам стал прятать свои пожитки. Поступок атамана навел такой страх на казаков, что все жители Дубовки стали прятать свое имущество и потом дня через три насилу могли его разобрать.

Киргизы в этот день разграбили Бодянские, Широковские и Стрелинские хутора, многие зимовья, форпосты и, захватив 149 человек в плен и множество скота, спокойно удалились в степь. Только на третий день казаки опомнились и послали погоню, но безуспешно, так как киргизы были верст за двести. Атаман донес, будто бы он преследовал киргизов на протяжении шестидесяти верст, но, писал он, киргизы «как птицы улетели, а их [казаков] лошади ослабели».

Слабость волжских казаков, писал Петр Кречетников[887], «столь велика, что они насилу достойны казаками назваться. Киргизы сами были на изнуренных лошадях и едва таскались; они же почти безоружны, и их бы легко было не только разбить, но и совсем забрать, если бы сии проклятые казаки не принимались за святошное пьянство, а были бы в осторожности, как им приказано было.

Верьте, милостивый государь, что сие мне столь чувствительно, что я описать не могу сколь чувствую нерадивость людей и гнусную их трусость. Я бы душою рад был, если бы мне можно было везде самому поспеть, но того сделать нельзя, а кому ни приказывай, то все или медленно, или совсем не делают».

Такое бездействие, конечно, служило в пользу Пугачева, дела которого в это время шли вполне успешно.

С занятием мятежниками Бузулукской крепости не было уже препятствий к дальнейшему распространению бунта, и Пугачев признал нужным обратиться к населению с новым манифестом, который и поручил написать секретарям Ивану Почиталину и Максиму Горшкову. Полуграмотные секретари долго трудились над составлением воззвания, выбирая отборные слова из попавшейся им переплетенной книги, состоявшей из разных печатных и письменных публичных указов. Но как они и по выборке лучших мест «не умели порядочно речей сплести», то и трудились над составлением манифеста более недели. В это время подано было в пугачевскую коллегию заводским крестьянином Иваном Петровым прошение на ограбившего его башкирца. Прошение это показалось секретарям «так разумно написанным», что они тотчас же призвали к себе Петрова и показали ему составленный манифест.

– Нет, господа, не так у вас написано, – заметил Петров и стал исправлять по-своему.

Исправленный манифест был переписан Горшковым набело и одобрен Пугачевым[888]. Он был следующего содержания:

«Божиею милостью, мы, Петр III, император и самодержец всероссийский и проч., проч., проч.

Объявляется во всенародное известие.