– Скажи-ка, как ты из Казани-то ушел? – перебил его Косов.
– Бог освободил.
– А есть ли у тебя паспорт?
– Есть.
– А где ж он?
Пугачев видел, что дело плохо и что Косов спрашивает о паспорте недаром.
– У меня паспорт лежит в телеге, потому что, видишь ли, дождик идет, так чтобы не замочить, я оставил его в телеге.
– Пойдем-ка, брат, мы лучше к выборному, – сказал Косов.
– Зачем теперь ходить, мы ужо сходим, я к тебе скоро вернусь, – отвечал Пугачев и, ударив по лошади, ускакал.
Догнав Оболяева, он рассказал ему свой разговор с кумом.
– Я уехал от него, а он пошел вдоль по улице; конечно, у него есть какое-нибудь злодейство надо мной.
– Зачем же ты сюда ездил, если ожидаешь злодейства? – говорил уметчик.
– Да что они со мной сделают; мне лихо только добраться до монастыря, а там уж им меня не сыскать.
– Я прятаться не буду, – говорил Оболяев, – я за собой никакого дела не знаю; вот разве ты что знаешь, так прячься.
– Я им, кажется, тоже ничего не сделал, – проговорил Пугачев, и оба поскакали к монастырю.
Подъехав к Пахомиеву скиту, оба всадника въехали на двор; но не успел Пугачев свести лошадь под сарай, как вышедший из-за пекарни старец предупредил его о погоне.
– Чего ты с лошадью возишься, – сказал он Пугачеву, – или не слышишь, какая топотня; ведь это, конечно, за вами погоня, убирайся скорее.
Пугачев бросил лошадь и скрылся за старческими кельями, переправился в лодке через реку Иргиз и ушел в лес. Человек пятнадцать преследователей, предводимых Косовым, ворвались во двор и схватили Оболяева.
– Где тот человек, который с тобой ехал? – спрашивали они.
– Он побежал вон туда, – отвечал уметчик, указывая на кельи старцев.
Обыскав все кельи и не найдя в них Пугачева, сыщики ударили в набат. На звук колокола все старцы вышли из своих келий и даже прибыли из соседнего Филаретовского скита; но Пугачева отыскать было трудно: за Иргизом был дремучий лес, в котором легко было спрятаться от какой угодно погони[282]
. Пугачев даже и не уходил далеко от берега и слышал все, что происходило в Пахомиевом скиту. Дождавшись в лесу ночи и видя, что все успокоилось, он снова переехал через Иргиз, дошел до монастырского хутора, запряг оставшуюся свою лошадь в телегу и тайно от спящих старцев уехал на Таловый умет, где ожидали его яицкие казаки[283].Глава 9
Возвращение Караваева и Кунишникова в Яицкий городок и рассказы их о виденном и слышанном произвели сильное волнение среди казаков войсковой стороны. Каждый, кто только имел возможность, тайком пробирался в дом того или другого из приехавших, чтоб удостовериться в справедливости слуха, облетевшего весь городок.
Рано утром следующего дня молодой казак Тимофей Мясников отправился к Кунишникову и, узнав, что он у Караваева, пошел к последнему.
– Что, Сергей, – обратился пришедший к Кунишникову, – подлинно ли вы на Таловой видели царя?
– Подлинно.
– Он велел, – вмешался Караваев, – прислать к себе человека другого, от войска; поговорить о чем-то хочет. Мне самому приказал он приезжать, да кого взять другого, не знаю, а мне нельзя не ехать, потому что без меня другим не поверит.
Узнав такую новость, Мясников пошел домой, а после обеда, выйдя на базар, встретился опять с Кунишниковым.
– Кто же поедет? – спросил Мясников.
– Караваеву непременно надо ехать, – отвечал Кунишников, – а другого-то мы не знаем, кого послать. Смотри, Тимофей, не балалакай этого никому до времени. Я вот боюсь запивоху (пьяницу) Алексея Кочурова, чтобы пьяный как не проболтался, и нелегкая меня дернула сказать ему вчера об этом деле.
На следующий день любопытный Мясников пошел и к Кочурову узнать, что он думает, но не застал его дома, а нашел среднего его брата Петра Кочурова, который сидел с Зарубиным (он же Чика, а впоследствии пугачевский граф Чернышев) в предбаннике и упражнялся в литье свинцовых пуль.
– Что, братцы, – спрашивал пришедший, – слышали вы, на Таловой чудо проявляется?
– Слышали, – отвечали они.
– Бог знает, полно правда ли это, – заметил Петр Кочуров, – ведь вот прошлого года тоже слух был, что государь проявился будто бы в Царицыне, и что же вышло: только народу, сказывают, за ним много пропало.
– Говорят, что подлинно он, батюшка, – сказал Мясников с видом некоторой уверенности.
Оставив Кочурова, Чика и Мясников пошли на базар.
– Царь ведь приказал прислать к себе от войска двух человек, – говорил дорогой Мясников.
– Так что же, – отвечал Чика, – зачем дело стало, я первый поеду.
– Ну, а другой-то кто же? Разве мне с тобой поехать?
– Ну, и поедем завтра.
– Я слышал от Караваева, что и он хотел ехать.
– Да мне-то до того какая нужда, – сказал Чика, – хотя Перекараваев поезжай, я сам хочу ехать и посмотреть. Ведь почем мы знаем, что они поедут, а может, и не поедут.