Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

С утра 10 января Москва пришла в движение. Вся площадь на Болоте и дорога от Каменного моста были усыпаны народом. В назначенное время появились на улице сани с высоким помостом, на котором сидели Пугачев и Перфильев, а против них священник в ризах и с крестом в руках и чиновник Тайной экспедиции. По свидетельству очевидца, Пугачев держал в руках «две толстые восковые свечи из желтого воска, который, от движения оплывая, залеплял ему руки»[1044]. Самозванец все время кланялся на обе стороны народу. «Все смотрели на него с пожирающими глазами, – говорит Болотов[1045], – и тихий шепот и гул оттого раздавались в народе».

Посреди места, оцепленного сплошь войсками, стоял эшафот аршина в четыре высотой, с довольно обширным помостом, окруженным балюстрадой. Посреди помоста воздвигнут был столб, с воздетым на него колесом, а на конце утверждена на нем железная острая спица. В расстоянии сажен двадцати против каждой из трех сторон были поставлены виселицы, у которых стояли палачи и преступники, обреченные на повешение; у подножия эшафота лежало несколько скованных преступников, сообщников самозванца, приведенных для присутствия при казни.

Возведенные на эшафот, Пугачев и Перфильев должны были выслушать длинную сентенцию, чтение которой продолжалось весьма долго.

При произнесении чтецом имени самозванца и станицы, где он родился, находившийся у эшафота верхом на лошади московский обер-полицмейстер Архаров громко спросил его:

– Ты ли донской казак Емелька Пугачев?

– Так, государь, – отвечал спрошенный, – я донской казак Зимовейской станицы Емелька Пугачев.

Пугачев был в длинном нагольном овчинном тулупе, стоял почти в онемении и только крестился и молился. «Вид и образ его, – замечает Болотов, – показался мне совсем не соответствующим таким деяниям, какие производил сей изверг. Он походил не столько на зверообразного какого-нибудь лютого разбойника, как на какого-либо маркитантишку или харчевника плюгавого. Бородка небольшая, волосы всклокоченные и весь вид ничего не значащий»[1046].

Сподвижник его, Афанасий Перфильев, стоял все время молча, неподвижно и потупя глаза в землю. Это был человек небольшого роста, сутулый, рябой и «свиреповидный».

«По прочтении манифеста, – говорит И.И. Дмитриев[1047], – духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с эшафота. Читавший манифест [сентенцию] последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам; потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся на все стороны, говоря прерывающимся голосом: «Прости, народ православный, отпусти мне, в чем я согрубил перед тобой; прости, народ православный». При этом слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его: сорвали белый бараний тулуп, стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтанья. Тогда он, всплеснув руками, опрокинулся навзничь, и вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе».

По приговору, Пугачеву должны были отрубить сначала руки и ноги, а потом голову, но палач отрубил ему прежде всего голову, и «Богу уже известно, каким образом это сделалось»[1048]. Среди толпы зрителей раздался глухой шум и слышались отдельные голоса: «Вот тебе корона, вот и престол»[1049]. Части тела четвертованных преступников разнесены были по четырем частям города и, положенные на колеса, оставались в таком положении в течение двух суток. 12 января колеса вместе с телами, сани, на которых везли преступников, и эшафот были сожжены[1050].

На другой день после казни, т. е. 11 января, на Красном крыльце, в присутствии генерал-прокурора князя Вяземского, было объявлено прощение девяти лицам. Им прочитали «Объявление прощаемым преступникам»[1051], в котором в кратких словах была изложена картина их преступлений и высказано, что только неслыханное и неизреченное милосердие императрицы избавляет их не только от смерти, но и от всякого наказания. «Да снимутся с вас оковы! – сказано в заключении. – Приобщитесь к верноподданным, впечатлейте сие милосердие в сердца ваши, внедрите потомкам своим, и над пред Всевышним Господом Богом воссылайте моление за спасающую вас Его помазанницу. Благодарите искренно и дарованной вам жизнью жертвуйте ей и отечеству, дабы достойно восприять имя ее верноподданных и истинных сынов отечества».

Оковы были сняты, и освобожденные выражали видимое довольство. Насколько велика была толпа, собравшаяся посмотреть на казнь Пугачева, настолько же, по словам князя Вяземского, «при объявлении милости было мало: доказывает сей случай, каковы еще мы!».