Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

На другой день после сражения под Татищевой князь Голицын узнал, что Пугачев ушел в Берду, а вслед за тем получил известие, что он двигается к Переволоцкой крепости, с намерением пробраться на Яик. Желая преградить ему путь в этом направлении, князь Голицын приказал подполковнику Бедряге, с двумя батальонами пехоты, двумя эскадронами гусар и карабинеров и десятью орудиями, занять Переволоцкую крепость и выслать разъезды к Ново-Сергиевской. Через эту последнюю проходили дороги из Яицкого и Илецкого городков, и потому прочное занятие этой крепости имело весьма важное значение. «Пылая усердием и ревностью к службе и несмотря на свои лета и слабость здоровья», подполковник Милкович, по собственному почину, выступил из Сорочинска, с 240 человеками пехоты и шестью орудиями и в шестом часу вечера 26 марта занял Ново-Сергиевскую крепость[310].

Обеспечив себя в этом отношении, князь Голицын просил генерал-поручика Рейнсдорпа наблюдать за всем течением Яика и занять войсками слободы: Бердинскую, Каргалинскую и Сакмарский городок[311]. Оренбургский губернатор поручил коменданту, генерал-майору Валленштерну, осмотреть окрестности города, разослал повсюду гонцов с известием о победе и освобождении Оренбурга, сделал распоряжение о восстановлении почт, но ни Каргалы, ни Сакмары не занял солидными отрядами, а ограничился выставкой пред ними одних наблюдательных постов. Сакмарск он занял 50 казаками, под начальством атамана Донского; Каргалу оставил вовсе без наблюдения, а для получения сведений о мятежниках командировал несколько казаков и каргалинских татар на губернаторский хутор (от города только 12 верст) для примечания на тамошних высоких местах[312]. Даже Берда не была занята войсками, а ежедневно посылались туда очень небольшие команды за провиантом, которые приходили и уходили, оставляя слободу без всякой защиты. Под впечатлением неудач во время осады Рейнсдорп весьма долгое время оставался в пассивном положении и опасался взять на себя инициативу действий. Посты, выставленные им в тех пунктах, о занятии которых просил князь Голицын, были так слабы, что не могли задержать самозванца, и он успел воспользоваться оплошностью оренбургского губернатора.

Отойдя верст сорок от Берды, Пугачев, в ночь на 24 марта, остановился на хуторе Репина, а на следующее утро двинулся на хутор Углицкого, подходя к коему встретил человек тридцать лыжников, высланных подполковником Бедрягой для разведывания о неприятеле. Появление их испугало самозванца.

– Нет, детушки, – сказал он, – нельзя нам тут прорваться; видно и тут много войска; опасно, чтобы не пропасть нам всем.

Повернув назад, Пугачев пошел так быстро, что бросил на дороге три пушки и, видя пасмурные лица своих спутников, старался их утешить.

– Когда нам в здешнем краю не удастся, – говорил он, – то мы пойдем прямо в Петербург, и я надеюсь, что Павел Петрович нас встретит.

К вечеру 24 марта самозванец и его толпа пришли обратно на хутор Репина: дела их в это время были очень плохи. «Остановившись между гор и в снежных местах», как доносил подполковник Милкович, и имея с собою весьма малые запасы продовольствия, Пугачев и его сообщники были обложены лыжниками подполковника Бедряги, за которыми в крепостях Татищевой, Переволоцкой и Ново-Сергиевской находились более или менее значительные отряды. Если бы генерал Рейнсдорп занял Каргалу и Сакмарск, то Пугачев был бы окружен со всех сторон и прорваться сквозь такое обложение ему было бы трудно. Естественный вопрос: что делать? – был на устах каждого из беглецов.

– Теперь куда пойдем? – спрашивал Пугачев Шигаева и других ближайших своих сподвижников.

– Пойдем в Каргалу, – отвечали они, – а из Каргалы в Сакмару.

– Ну хорошо, а из Сакмары-то куда?

– Пойдем на Яик, а с Яика на Гурьев городок и там возьмем провианта.

– Да можно ли отсидеться в Гурьеве, когда придут войска?

– Отсидеться долго нельзя, – отвечали сообщники.

– Мы из Гурьева городка пойдем к Золотой мечети, – говорил казак Яков Антипов.

– Кто же нас туда проведет? – спрашивал Пугачев.

– У нас есть такой человек, – отвечал Антипов, – который там бывал.

– Я бы вас провел на Кубань, – заметил самозванец, – да теперь как пройдешь? Крепости, мимо коих идти надобно, заняты, в степи снега, то как пройти!

Все эти совещания ясно свидетельствуют, что ни Пугачев, ни его сообщники не знали, на что решиться, и не имели никакого определенного плана действий. Присутствовавший на совещании башкирский главный атаман Кинзя решился вмешаться в разговор. Не говоря по-русски, он просил татарина, яицкого казака Идорку, быть переводчиком.

– Куда вы, государь, нас теперь ведете и что намерены предпринять? – спрашивал Кинзя Пугачева. – Для чего вы не спрашиваете у нас совета?

– Я намерен, – отвечал самозванец, – идти теперь в Каргалу или в Сакмарский городок, пробыть там до весны, а как хорошее время наступит, то пойду на Воскресенские Твердышева заводы.

– Если вы туда придете, – заметил Кинзя, – так я вам там чрез десять дней хоть десять тысяч своих башкирцев поставлю.

– Очень хорошо, – отвечал Пугачев.