Пугливая

Чизбургер, картошка фри и вместе с едой маленькая детская игрушка. Дрожа всем телом в каком-то припадке, я швырнула пакет с едой ему в лицо и для пущего эффекта ударила.

За это он сломал мне нос.

В конце концов, он победил. Заставил меня съесть всё до кусочка, давясь и через силу запивая это гигантской колой, которую он мне заказал. Как я поняла гораздо позднее, таким образом он извинялся. Пытался наладить между нами отношения. Гребаная детская еда из фастфуда.

«Прости, что я тебя изнасиловал, держи эту коллекционную фигурку».

Когда я всё съела, он поехал домой. Мы долго сидели на подъездной дорожке в машине с работающим на холостом ходу двигателем. Боль у меня между ног становилась все сильнее и нестерпимее, на коже проступали синяки, а сознание всё больше погружалось в ступор. От огромной колы с подмешанным в нее снотворным. Во рту чувствовалась горечь. Я пыталась держаться за приборную панель машины, а Дэймон обхватил руками голову и плакал.

На следующее утро я проснулась в своей постели. Это он меня туда отнёс. Бедра и матрас все еще были влажными от того, что он сделал, пока я была под воздействием снотворного и без сознания.

Я взяла «Вольво» — автомобиль Дэймона, который он водил по выходным или, когда его патрульная машина была занята — и проехала на нем до самого Рино. Я не останавливалась поесть, сходить в туалет. Я ехала и ехала, и когда, наконец, туда добралась, то на мгновение мне и впрямь показалось, что я от него сбежала.

Конечно же, Дэймон меня нашел. Всё это время он был в пяти минутах от меня. У него в машине находился синхронизированный с его мобильником GPS-трекер. После того, что он сделал, Дэймон уже ожидал, что я сбегу.

Во второй раз, через пару ночей, я почти не сопротивлялась. Сначала я, конечно, с ним боролась. Но как только он прижал меня к кровати, я вроде как сдалась и позволила ему делать то, чего он хочет.

Думаю, я, в некотором смысле, его разочаровала.

Думаю, ему больше нравилось, когда я все время с ним дралась.

Через пару месяцев я полностью ему подчинилась. Можно даже сказать, что я этого жаждала. Конечно, извращённо, но на свой безумный манер я вскоре стала наслаждаться вниманием, которого мне так не хватало все эти месяцы.

Я знаю, о чем вы думаете. Вы во мне разочарованы, не так ли? Я должна была поступить иначе. Должна была отсюда выбраться, чего-то добиться в этой жизни.

Да, и Лео тоже должен был, но посмотрите, что из этого вышло.

Посмотрите, как он выбрался и чего добился.

Когда наступило лето 2015-го, я, наконец, опомнилась. Однажды вечером я увидела в окне свое отражение: голая и задыхающаяся, позади меня Дэймон. И ужаснулась. Как будто я впервые с той ночи очнулась и увидела, чем занимаюсь. Чем мы занимаемся.

— Я больше не хочу этого делать, — сказала ему я. — Это неправильно.

К тому времени мама была уже дома, лежала в своей комнате, а в тишине ночи шипел ее аппарат искусственного дыхания.

Он только засмеялся. Звук, который был чистым рефлексом. Звук, напрочь лишенный какой бы то ни было радости.

Таким же сейчас стал и мой смех.

— Я серьезно, — неуверенным голосом произнесла я, чувствуя, как вспотели мои ладони. — Мы не должны этого делать. Даже если отбросить всё прочее дерьмо, я тебя не люблю. Ты мне даже не нравишься.

Он так посмотрел, что у меня похолодело внутри. Так каждую зиму смотрит на поле цветов снег и говорит: «Я буду закрывать вас от солнечного света до тех пор, пока не убью».

— Ты привыкнешь, — сказал он, и на фоне всей той ярости, что полыхала у него его глазах, его голос казался слишком спокойным.

— Привыкну что? Тебя любить?

Он горько усмехнулся.

— Нет. Привыкнешь к тому, что абсолютно не важно, любишь ты или нет. Тебя все равно будут любить. Я все равно буду тебя любить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Лео

Я рассказываю Пайку правду только через три дня, когда мы привозим Ханну домой.

На улице темно, и я не могу думать ни о чем, кроме Дженнифер. Они явно считают, что я причастен к ее исчезновению. Поэтому, если я не сделаю этого сейчас, у меня уже никогда не будет шанса восстановить справедливость.

Не то, чтобы ее можно было восстановить. У Ханны от этого останется травма на всю оставшуюся жизнь. Она будет жить, зная, что ее ребенок умер, и чуть было не убил ее. Она никогда не оправится от потрясения, что ее разрезали, а потом зашили какие-то незнакомые люди.

Мы с Пайком у меня в комнате. Я сказал ему, одеться во всё черное, и он меня не подвёл. У нас с ним такой вид, будто мы собираемся ограбить банк.

На самом деле, мы собираемся сделать кое-что похуже.

— Мы уладим это дело, — говорю я брату. — Кончим его, и забудем об этом раз и навсегда. Понял?

Пайк кивает.

— Сейчас?

Одной рукой я беру с кровати монтировку, другой — дробовик. Я протягиваю ему пушку, а потом достаю из кармана черную лыжную маску.

— Лучше не откладывать, верно?

— Верно.