Пугливая

— Это ты меня послушай, никчёмная ты тварь, — шепчу я так громко, что слышно только ей и мне. — Ханна здесь по твоей вине. Ее ребенок умрет по твоей вине. Она беременна дефективным отродьем Хэла Картера по твоей вине. С Ханной. Это. Сделал. Её собственный. Отец.

От ее впалых щек отливает вся кровь, и она начинает плакать.

— Ч-что?

— Я пойду к ней на операцию, — возвышаясь над матерью, говорю я. — А ты будешь сидеть здесь и думать о том, как тебе себя прикончить, когда мы вернемся домой.

— Лео… — скулит она.

— Ты не мать, — продолжаю я. — Ты — шлюха. Шлюха, которую нужно было стерилизовать при рождении.

Она бьёт меня по лицу со всей ничтожной силой, на какую способна рука тощей наркоманки. И это ранит, не столько физически, сколько глубоко внутри. А потом она прислоняется к стене и, обхватив ладонями своё лицо, начинает рыдать.

Я бросаю взгляд на Пайка.

— Иди, — отмахиваясь, говорит он. — Я придержу ее здесь на случай, если ей понадобится что-нибудь подписать.

Когда я, одетый в медицинский халат и с полиэтиленовыми пакетами на ногах, прохожу вслед за медсестрой в операционную, Ханна уже лежит на столе. Медсестра ведет меня к изголовью койки, всё тело Ханны, за исключением головы и плеч прикрыто зеленой хлопковой простыней. С другой стороны за ней внимательно наблюдает анестезиолог, поглядывая на экран, на котором отображается частота сердечных сокращений и кровяное давление. И ее кровяное давление просто зашкаливает. Бедная Ханна. Этот ребенок буквально убивает ее одним своим существованием. Я глажу её по волосам. Может, она и не знает, что происходит, но, когда я кладу руку ей на голову, показывая ей, что ее любят, мне становится легче.

Позже тем же вечером, когда Ханна на время выходит из палаты для выздоравливающих, мы с Пайком сидим у ее больничной койки, а наша мать молча нависает у ее изножья. Я позвонил Аманде и попросил забрать из школы младших детей. Пока все в безопасности.

— Мой ребенок исчез, — говорит Ханна, положив руку себе на живот.

Он все еще припухлый, чего я не ожидал, но врачи предупредили меня, что еще некоторое время после того, как они удалили ей матку, чтобы остановить кровотечение, она будет выглядеть, как беременная.

Да. В конце концов, это решение уже от меня не зависело. Когда они начали вынимать ребенка, она чуть не умерла прямо на операционном столе. Это был мальчик. Он выглядел довольно странно, но от этого не переставал быть ребенком. И меня по-прежнему убивал тот факт, что он был зачат и подвергнут таким мукам только из-за человеческой жестокости, подлости и злости. Он прожил тринадцать минут, и все это время его держал Пайк. Я не смог его взять, зная, что он умрет у меня на руках.

Мы назвали его в честь дедушки, мама подписала документы, а потом его забрала медсестра.

Я спрашивал Ханну, не хочется ли ей его подержать, но она отказалась. Я почувствовал облегчение.

Детям не стоит видеть подобного.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Кэсси

В ту ночь, когда это случилось, я была в стельку пьяной. В ночь, когда Дэймон… ну, сами увидите.

Мой восемнадцатый день рождения. Я была в гриль-баре, ела и тайком пила пиво вместе с Чейзом и остальными ребятами из футбольной команды. Думаю, что после аварии они меня жалели, взяли под свою защиту и в некотором смысле обо мне заботились.

Около одиннадцати часов Чейз отвез меня домой, но перед этим мы все заехали на футбольное поле и еще немного выпили. Когда мы лежали на траве, пили и передавали друг другу косяк, начал накрапывать дождь. От каждой затяжки у меня кружилась голова.

Дома свет горел только на крыльце. Я попыталась как можно тише отпереть входную дверь, но в итоге наделала примерно столько же шума, что и застрявшая в мусорке дикая кошка. Внезапно дверь открылась изнутри, просто распахнулась безо всяких церемоний, и я шлёпнулась лицом вниз рядом с двумя босыми ногами. Я зачарованно смотрела на то, как с моего мокрого от дождя плеча стекают капли воды и падают на пол, образуя подо мной лужу.

— Блядь, — пробормотала я.

После удара о полированное дерево у меня гудела щека. Если бы у меня в организме не содержалось столько алкоголя, она бы жутко болела. Пытаясь встать, я уперлась неуклюжими руками в пол, но вдруг меня резко подняли на ноги.

Дэймон смотрел на меня мутными глазами, словно до этого спал. На нем все еще была полицейская форма. Коричневая рубашка и брюки помялись, и это только подчёркивало его «сонный» вид.

— Что это тут у нас, — произнёс он, но на самом деле это был не вопрос.

Он вздохнул и на мгновение прислонился лбом к двери.

— Насквозь промокшая и в стельку бухая.

Я прыснула со смеху. Пока я стояла и капала на пол, Дэймон обошел меня и захлопнул дверь.

— Ты что… под кайфом? — спросил он, схватив меня за подбородок и заглянув мне в глаза.

— Нет, шериф! — ответила я, в шутку отдав ему честь.

Я рассыпалась в очередном приступе смеха, потому что все вдруг стало просто охренительно смешным. Я услышала, как он бормочет себе под нос «Господи боже».

— Если бы тебя увидела твоя мать…