Пугливая

— Ага, только она меня не увидит, — перебила его я, слегка протрезвев.

Смех сменился глубокой печалью, охватившим меня одиночеством, таким пустынным и бескрайним, как окружающая нас степь. Это чувство собственной никчёмности больно врезалось мне в живот, и я задрожала, обхватив себя руками.

— Кэсси…

— Она уже мертва, — сказала я.

И начала плакать. Из груди вырывались судорожные рыдания. По щекам, смешиваясь с дождевыми каплями, катились крупные слезы, от чего у меня всё еще сильнее поплыло перед глазами.

— Кэсси.

На этот раз мягче. Сочувственно. Он обнял меня, хотя я была насквозь мокрой от дождя, и от меня, скорее всего, несло несвежим пивом. Я прислонилась ухом к его груди, и на минуту мне показалось, что кто-то меня любит. Закрыв глаза, я растворилась на груди у Дэймона, слушая его ровное сердцебиение.

— Эй, — сказал он, слегка откинувшись назад и приподняв пальцем мое лицо. — Мы с этим справимся. У нас получится. Хорошо?

Я в полном отчаянье замотала головой.

— Нет, не хорошо. Ничего не хорошо.

— Кэсси, прекрати, — тихо произнес он и так сжал меня руками, что мне стало трудно дышать. — Прекрати.

Спьяну я разволновалась, стала болтливой и не прислушивалась к тревожным сигналам, предупреждающим о смене его настроения.

— Мы должны отключить ее от аппаратов, — прошептала я ему в грудь. — Мы должны дать ей умереть.

Его пальцы впились мне в руки. Тогда в первый раз Дэймон оставил на мне синяки.

— Заткнись! — заорал он, и вот теперь он конкретно разозлился.

Он оттолкнул меня от себя, и я ударилась спиной о кухонный стол.

— Никогда так не говори, — сказал он, сверкнув на меня голубыми глазами и тыча мне в лицо пальцем. — Не смей так просто отказываться от своей матери. Знаешь, у скольких людей вообще нет матерей? И ты так просто дашь умереть своей?

Я уставилась в пол, сжав крышку стоящего позади меня стола. Я ненавидела конфликтные ситуации. Терпеть не могла крики. Меня бесил тот факт, что мне хочется, чтобы моя мать либо поскорее поправилась, либо поскорее умерла.

Сердце забилось быстрее. В вены начало просачиваться какое-то тревожное чувство и разливаться по всему телу, словно лесной пожар. Вот-вот должно было произойти нечто очень плохое, и я, хоть убей, не могла понять что именно, и как это остановить.

Я попыталась пройти мимо него к лестнице, но Дэймон встал у меня на пути. Он уставился на меня своими голубыми глазами и, резко вскинув руку, прижал меня к столу.

— Дэймон… — начала я.

Одной рукой он скользнул к моему рту, другой — к майке и, потянув ее вниз, обнажил мою грудь. Внезапное прикосновение холодного воздуха вывело меня из оцепенения, и я изо всех сил ударила Дэймона по лицу, потянув майку вверх, чтобы прикрыться. Что-то промелькнуло в его глазах — гнев?

Какое-то мгновение мы пристально смотрели друг на друга. За каких-то тридцать секунд я стала трезвой как стеклышко. В голове поверх гула и пьяного трёпа мелькнуло понимание: после этого пути назад для нас уже не будет.

— Я слышал, что ты обо мне говорила, — произнес он.

Неожиданно нейтральный тон его голоса просто обезоруживал. Просто щелчок переключателя. Край лезвия ножа. Вот так.

— Что?

Я медленно отошла в сторону, решив, что если у меня получится просто его заболтать, то он успокоится.

— Когда вы нашли Карен. После, в моей машине. Ты разговаривала по телефону со своей подругой. Я слышал, что ты сказала.

Внутри у меня всё сжалось.

— Что? — повторила я.

Где-то на задворках сознания у меня промелькнула мысль, воспоминание. Я тогда пошутила с одной из своих подруг о том, какой у нас горячий новый шериф. Все, что угодно, лишь бы разрядить жуткое молчание, воцарившееся через несколько дней после того, как обнаружили тело Карен.

Дэймон без предупреждения шагнул вперед и прижал меня бедрами к кухонному столу.

— Мне было шестнадцать! — сказала я, толкнув его в грудь. — Я пошутила!

Он покачал головой, схватил меня одной рукой за горло и, стащив на пол, навалился сверху.

— А теперь тебе восемнадцать. И я не шучу.

Я пыталась с ним бороться, сбросить его с себя, но всё оказалось зря. Он был сильнее. Он всегда был сильнее меня.

Больно. Я помню, как было больно.

Помню, как умоляла его прекратить.

Помню, как он меня игнорировал.

— Прости, — сказал мне потом Дэймон.

Он поцеловал меня в щеку. Крепко меня обнял, так крепко, что я услышала, как хрустнула моя шея. Я ничего ему не ответила. Не могла. Я из последних сил пыталась восстановить дыхание.

Пока я, боясь пошевелиться, лежала на полу, Дэймон встал и сел за кухонный стол, прямо рядом с моей головой. Через несколько минут он меня поднял, нежно прижал к груди, как ребенка, и посадил в свою машину.

Я подумала, может, он хочет меня убить. Меня охватил ужас. Я все смотрела на висящий у него на бедре пистолет, серебристый металл которого поблёскивал каждый раз, как мы проезжали мимо очередного фонаря. Мы в гробовом молчании добрались до Тонопы и подъехали к автокафе.