Пуговицы

А потом были еще пуговицы, разнокалиберные и разноцветные, которые я пыталась отсортировать по цвету и размеру, старательно считала, откладывала, но потом вдруг сбивалась и начинала заново. Разложить правильно эти пуговицы стало вопросом жизни и смерти. Я сидела на полу и перекладывала их из стороны в сторону. Но это не точно, возможно, меня там и не было вовсе, а существовали только мысль и сверхважная задача. Пуговицы приходили в движение сами по себе, они перемешивались и рассыпались. Некоторые из них провалились в щель между досками на полу. Я смогла просунуть в щель пальцы, однако не хватало совсем немного, чтобы дотянуться до пуговицы, но я все равно совала руку все глубже и глубже, слыша, как трещат и ломаются кости руки.

А когда меня окружили жуткие Надины пуговичные человечки, стало невыносимо страшно, так ужасно, что я перестала дышать, открыла глаза, однако единственное, что поняла, – это то, что ничего не понимаю. Что я вроде бы и есть, но кто я, совершенно неясно. Просто абстрактный сгусток сознания. Теперь я должна была пить пуговицы, как таблетки. Я пыталась сказать, что их нельзя глотать. Но меня никто не слушал.

Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем вернулось самосознание, может, несколько часов, или дней, или даже недель, чего я тоже не исключала, потому что ощущения в теле были такие, словно я вековечная гора, огромная и бездвижная. Непомерной тяжестью налился каждый палец, голова состояла из каменных пород. И если бы не грозящий лопнуть мочевой пузырь, я ни за что не смогла бы оторвать себя от кровати. Однако подсознание – великая сила, а физиологические потребности вполне способны составить достойную конкуренцию психике.

Резко вскочив и все еще ничего не понимая, я помчалась в туалет. И только когда пришло облегчение и я посмотрела в зеркало, то наконец смогла опознать саму себя. Из зеркала на меня смотрела бледная страшная кикимора с отекшим лицом, синяками под глазами и облаком мочалистых волос.

Держась за стенку, я доползла до кровати, упала и опять уснула. В этот раз спала без снов. Мне было безразлично, что со мной происходит и происходит ли. Заходила Наташа, сквозь едва приоткрытые веки я разглядела только ее ноги. Забыла, кто она и что вообще существует.

– Я же тебе говорила, – услышала я сквозь сон ее голос, – новенькие очень много спят.

Мне снова сделали укол после ее ухода. Я не видела кто. Вероятно, я могла бы спать всю оставшуюся жизнь. И возможно, это было бы даже хорошо. Провести жизнь как нечто неодушевленное, лишенное разума, мыслей и чувств. Просто быть, существовать, раз уж так случилось, что я появилась в этом мире – не по собственной воле и не имея возможности выбирать.

Кто-то принес еду и поставил ее на тумбочку. В прозрачном стеклянном стакане белело нечто, похожее на молоко, но пахло только булочками, теплыми мягкими булочками. И я очень хотела их съесть, но спать хотела сильнее. Потом тарелка с булочками исчезла и появилась тарелка с сосисками и горошком, за ними рис с курицей. Меня никто не будил и не трогал. Еда появлялась и исчезала. В редкие моменты пробуждения я доползала до туалета, смотрела на себя в зеркало и возвращалась в кровать.

Дестрой приходит и разрушает все до самой пустоты, где нет ни хаоса, ни порядка. Пустота стирает и дестрой, и порядок. Она самая сильная сила. Идеальная пустота. Вакуум.

У моей мамы над верхней губой была родинка, аккуратная и очень милая, почти как у Мерилин Монро, только чуть ниже, волосы светлые, а глаза теплые, добрые, такие, что, когда она на тебя смотрит, кажется, будто согревают. Да и вся она была удивительно теплая, в те времена я никогда не мерзла. А еще очень нежная и аккуратная. Помню, в началке девочки постоянно жаловались, что их мамы, пока причешут, все волосы повыдергают, а моя мама в прошлой жизни никогда не делала мне больно.

А папа постоянно шутил и в постановках в детском саду участвовал. То Деда Мороза изображал, то клоуна. И потом все дети к нему липли и просились посидеть на коленках. Одна девочка спросила: «Тебе не обидно, что это твой папа, а на коленках у него сидят другие дети?» Но мне совсем не было обидно, ведь я знала, что он мой, а других держит понарошку. Может, в этом был какой-то скрытый смысл? Предопределение? Постепенное зарождение дестроя, а я и не разобрала?

Но то были другие люди, которые, взявшись за руки, ушли в дестрой, как уходят в закат счастливые пары. У меня никогда не было желания выяснять, что произошло. Какое имеет значение, кто из них начал первый и кто сильнее виноват? Их просто в моей жизни больше не было. Это потом я привыкла. Оказалось, довольно легко, как игра в пинг-понг, главное – быстрая реакция и умение пожестче гасить. Тебе прилетает, а ты отбиваешь и отправляешь обратно.