Пуговицы (СИ)

— Что ты, Машенька, — после некоторого молчания ласково проговорила Тамара Андреевна. — Конечно, ей было хорошо с вами. Возможно, ей в поликлинике этот проспект дали. Они постоянно пытаются насильно впихнуть разную дурацкую рекламу.

— Нет, но она же туда потом поехала.

— Куда поехала?

— В «Пуговицы» эти. Зачем? Там же, наверное, дорого…

— Нет. Я не знала.

— Ну, как же, помните, она в санаторий ездила?

— Санаторий помню, а дом престарелых нет. Скорей всего, это и есть объяснение. Санаторий-профилакторий на базе пансионата для пожилых людей. Она просто ездила лечиться. У неё ведь был повышенный сахар.

— Но вы же знаете, что Надежда Эдуардовна там работала? В «Пуговицах». Думаете, совпадение?

— Я, правда, не знаю, Машенька, уже и не помню, где Надя работала.

— Моя бабушка не любила её, да? Это из-за дядьки Васи Стёпина? Антона? Вы мне можете рассказать, что там на самом деле у них случилось?

— Сейчас точно не могу, — голос её сделался сухим. — И не думаю, что стоит ворошить прошлое. Ни Ольги Викторовны, ни Нади уже нет в живых, к чему эти разговоры?

— Но мы-то живы!

— Маша, прошу, займись своей успеваемостью. Мне неприятно это говорить, но сейчас, когда твоей бабушки нет в живых, заступаться за тебя некому.

Разговор с директрисой получился дурацкий. Она разозлилась. Я это почувствовала, но не успела уловить, в какой именно момент. Если бы мне было не семнадцать, она бы и не подумала так отфутболивать меня, попрекая успеваемостью.

Я тоже разозлилась. Ходила по квартире, как тигр в клетке, в трусах и халате нараспашку, совсем не чувствуя холода и не зная, чем себя занять, чтобы избавиться от назойливого любопытства. Пока вдруг, остановившись напротив зеркала, не заметила, как за последние месяцы уменьшилась моя грудь, а рёбра стали некрасиво выпирать. Обычно люди радуются, когда худеют, но для меня это был дурной знак. Очередной признак моего социального упадка. Я всё ждала, что жизнь вот-вот начнется, а она лишь катилась по наклонной.

— Пожалуйста, можно мне встретиться с твоим дядькой? — елейным голосом попросила я в ответ на ворчливый отклик Бэзила.

— С ума сошла? Зачем?

— Просто поговорить.

— Знаю я твоё поговорить, — пробурчал он. — Прицепишься, как банный лист. Нет. Нельзя.

— Если не разрешишь, я скажу твоей маме, что ты гей.

— Это что ещё за фигня?

— Просто разреши зайти в гости. Я ничего плохого не сделаю. Честно. Только спрошу его про Ягу. Про Ягу можно?

— Ты же против шантажа.

— Но ты-то не против.

— У нас семейный обед.

— Я после обеда зайду. Минут на десять.

— Ты невыносимая, Микки.

— Я знаю. Спасибо. Когда заканчивается обед?

Когда я пришла, они только приступили к чаю, и я ещё не успела разуться, как Бэзил, всунув мне в рот шоколадную зефирину, объявил Антону, что я пришла поговорить.

Мы с Антоном были немного знакомы, и он просил обращаться к нему на «ты».

Бэзил отвёл нас в свою комнату, и они, открыв окно, стали курить в лоджии.

Антон был рослый и мужественный, с красивым профилем и колким, как у Бэзила, взглядом. Не удивительно, что Надя влюбилась в него. От таких людей, вроде Антона и Томаша, за версту веет надёжностью. Но, пожалуй, это единственное, что их объединяло. Одет Антон был небрежно, мятая футболка, заношенные джинсы, а вёл себя в приблатнённой манере, которую так старательно копировал его племянник.

— Я хотела спросить про Надю.

Бэзил сразу дал понять, что времени у меня немного, так что терять его ради приличия на ненужные вступления не хотелось.

Антон выпустил дым и поморщился.

— Сорокину?

— Ты же знаешь, что её убили?

— И чё? — откликнулся Антон довольно агрессивно. — Ко мне какие вопросы? Я своё отсидел. И больше эту падлу никогда в жизни не видел.

— Нет-нет, я просто хотела узнать, какая она была в школе. И не было ли у неё конфликта с Ольгой Викторовной?

— Директрисой что ли?

— Ну, да.

— Надя твоя тварь последняя. И мне плевать, что она сдохла, пусть с того света слышит.

Бэзил покосился на меня, типа: «Я предупреждал», и Антон, перехватив его взгляд, немного смягчился:

— Она всегда была странная. На всю голову отбитая. Три года за мной по пятам ходила. Фотки свои голые присылала. У меня тогда девчонок полно было и эта Надя-чикане никаким боком мне не сдалась. А потом в одиннадцатом у меня самого переклинило, — растопырив пальцы, Антон покрутил ладонью у виска. — Ну, в смысле, что я хотел к ней по-доброму. Думал, если это осчастливит её, то почему бы не помутить с ней немного. Она же не страшная была девка. Задница, сиськи — всё на месте. Мы с ней месяц встречались от силы.

А потом я сказал ей: «Извини, подруга, гуляй». У меня просто дофига разных знакомых было, а у Нади на ревности крыша отъезжала. Истерики закатывала. То меня убить грозилась, то себя, то кого-нибудь из девчонок. В общем, послал я её окончательно, а она побежала, мамке своей шизанутой нажаловалась, они вдвоём заяву накатали. И всё. Крантец. Как докажешь, что ты не верблюд? Она в полиции рыдала и синяки показывала, а я её пальцем ни разу не тронул. Хотя, если бы знал, как потом обернётся, убил бы сразу. Чтоб хоть не зря срок мотать.