Пуговицы

Есть очень простые истины — о них редко говорят, а если и говорят, то слишком иронизируют или же они звучат банально, ибо «мысль изреченная — есть ложь». И все же они существуют. Вот попробуй произнести их вслух — и почувствуешь, как в горле запершит: нужно любить своих друзей, защищать родину, уважать стариков и не унижать слабых, не лгать, ничего не бояться, ни у кого ничего не просить… Говорить об этом глупо и смешно. Но ведь… не смеемся же мы, читая Библию!

Третий монолог Лики

— До встречи с тобой меня угнетало собственное ничтожество. Мне говорили, что я хорошо рисую, и я почти верила в это. Но потом я поняла: если не быть ВЕЛИКИМ художником — лучше вообще им не быть. Можно утешиться тем, что делаешь нечто — «для себя» и немножечко — для других. Но мне это смешно. Я рисовала всегда и везде, вне зависимости, где нахожусь и что со мной происходит. Просто в какую-то долю секунды написанная картина приносит мне облегчение. Разве это не эгоизм? Так что я совершенно не обольщаюсь, что мои картины кому-то будут жизненно необходимы. Тем более теперь…

— …

— Нет, нет, теперь это не имеет значения! Но, наверное, я все же не брошу рисовать. Я чувствую над собой некую субстанцию, которая хочет выразить себя — через меня. Не знаю только, почему — через меня… Наверное, это МОЯ субстанция, что-то вроде близкого мне духа, обитающего в ноосфере. Как мучительно чувствовать ее и не уметь помочь! Это выглядит приблизительно так: нечто сверху говорит ко мне как сквозь толстый слой ваты — я пытаюсь понять, услышать, но слова размыты, я могу разобрать только их урывки, но передать все это на бумаге не могу! И только беззвучно шевелю губами. А ведь «там» ждут именно моего слова, а я — молчу… Ужас. И муки настигают в первую очередь эту мою оболганную субстанцию. Я же — только имитирую… Ты представить себе не можешь, какая я бываю бешеная! Страшно состояние бессмысленности всего того, что делаю и что делается вообще. Хочу быть свободной — во всем и от всего…

— …?

— Свобода — это когда ты такой, какой есть, и когда в тебя верят вне зависимости от поведения, статуса, одежды. Всего внешнего. Свобода — это брать на себя как можно больше, в десятки раз больше, чем можешь вынести. Будешь гнуться, задыхаться, но в какой-то момент вдруг почувствуешь — груза нет: ты его «взял», ты свободен, в слове, в быту, в жизни, в любви…

Четвертый монолог Лики

— Только человек способен лгать. В природе лжи нет. Разве лгут деревья, собаки, рыбы или море? Всегда чувствую ложь, как зверь, — всей кожей, всем, что есть внутри меня, начиная от желудка и до… души. Можно жить бедно, глупо, безалаберно, легкомысленно, трудно — все равно, но при этом жить честно — необходимо. Иначе — мрак, ночь, смерть… Давай никогда не будем обманывать друг друга! Самое страшное — потерять веру. Ее можно потерять только один раз, но — навсегда…

— …

— Я очень тебя люблю. С тобой я совсем другая — изменилась, поумнела. И… и больше ничего не боюсь!

Денис

1

…Я искренне завидую людям, смотрящим на мир широко открытыми глазами. Их все удивляет, все вызывает бурю восторга. Во мне же не было доверчивости к миру. Вымытые со специальным шампунем исторические улочки Европы нравились бы мне больше в своем первозданном виде — с запахом выливаемых из окон нечистот и испарениями продуктов человеческой жизнедеятельности. Мир вообще стал слишком бутафорским. «Потемкинские деревни» — ничто по сравнению с размахом этой бутафории. В Египте — загадочной стране, ушедшей под воду времени, — бравые «бедуины», отсидев положенное время у своих лавок, к вечеру натягивают лохмотья, обвязывают головы «арафатками» и на джипах мчат в сердце пустыни, чтобы разыграть перед ошеломленными туристами спектакль из жизни своих древних предков, в Финляндии седовласые старушки, празднуя юбилей Сибелиуса, одеваются в трогательные пышные юбки из шелестящей тафты и полосатые чулки, чтобы исполнить у памятника призабытые хоралы — все для тех же туристов. Не лжет, как мне кажется, только природа… За последние три года я много ездил и все чаще с ностальгией вспоминал горы Западной Украины. Что там теперь? Неужели «зеленый туризм» превратил их в такой же театр и заброшенные колыбы на вершинах пастбищ — только декорация для любителей острых ощущений? Все-таки я был консерватором и любил все естественное. Резиновые красотки, созданные усилиями косметологической промышленности, как и раньше, не привлекали меня. Естественность сохранялась в морщинах старух и трогательных перетяжках и ямочках младенцев. А еще естественность была в Лике. И она больше не пугала меня, как в первый день знакомства.

Огорчало лишь то, что, связавшись со мной, она совершенно забросила учебу, не дотянув до последнего курса. Я не раз уговаривал ее восстановиться в институте, на что она отвечала пожиманием плечами и легкой непонимающей полуулыбкой. Она жила со мной, как птичка — чирикающий, иногда нахохлившийся воробышек, которому не важно, что будет завтра. Меня это вполне устраивало.