Пуговицы

Вспышка: мы затягиваем «Ой, чей то конь стоит». А что они все подхватывают, одному Богу известно. Но поют.

Вспышка: смех Лизы. Вижу и слышу его впервые. Неужели ей не двадцать?!!

Вспышка: Дезмонд становится на колено перед Лизой, и его жест повторяют с десяток мужчин. Ну и кабаре!

Вспышка: лицо актрисы, имя которой постыжусь называть из соображений скромности, — мы танцуем в толчее танцевального зала и говорим, что учились в одной совдеповской школе. Ее золотой шлейф путается под ногами, и я подбираю его себе на плечо. Раздаются аплодисменты и смех.

Все, что вне этих вспышек, — моя личная темнота, моя альтернатива, которую всегда ношу в себе, словно лакмусовую бумажку для проверки подлинности раствора, в который меня погружают обстоятельства.

В этой далекой темноте, как в седой бутылке, закупорены другие времена, другие лица, другая музыка. Я ныряю туда и лежу на самом дне в позе эмбриона, наблюдая, как высоко вверху — там, где светится кромка горлышка, — мерцают и бушуют праздничные вспышки.

Главное — не спутать, где ты настоящий, а где выполняешь обязанности любимца судьбы…

…В четыре часа утра Нью-Йорк выглядел усталым, похожим на нас, возвращавшихся с вечеринки: скомканные, спрятанные в карман галстуки-бабочки, запах табака в волосах, замедленность движений.

Мы были вывесками, на которых погасли праздничные гирлянды. И такими же были улицы — без сияния рекламных огней они выглядели более настоящими, естественными и сосредоточенными на предстоящем дне. Собственно, Нью-Йорк был тружеником, а его вечерний лоск предназначался тем, кто хотел оставить в нем свои деньги.

В лифте Дезмонд Уитенберг сказал, показывая оттопыренный бутылкой шампанского карман:

— Поедем на крышу. Стоит увидеть восход солнца. Ну и наконец отметить это дело без свидетелей.

И нажал на кнопку верхнего этажа.

Мы не спорили. Только здесь, в красной мягкой кабине замкнутого пространства, которая едва слышно гудела, поднимая нас на высоту птичьего полета, я наконец почувствовал, что все позади, что можно расслабиться. Дез обнял нас за плечи. Мы молчали. И вот такой скульптурной группой, символизировавшей дружбу на века, всплыли на крышу.

Наверху нас ждала цивилизация — со столиками и шезлонгами, с цветником и баром, за стойкой которого дремал бармен.

Увидев нас, он встрепенулся, но Дез махнул ему рукой, мол, не обращай внимания.

Мы сели в кресла, сбросили туфли, вытянули усталые ноги, положив их, как и полагается, на стол.

Дез откупорил шампанское и снова махнул услужливому бармену — стаканов не надо.

Пить шампанское из горлышка на крыше нью-йоркского небоскреба — чем не хорошее окончание победного вечера?!

Мы парили над серым утренним городом, наблюдая, как розовеют или серебрятся кончики заостренных многоэтажек.

Кое- где в окнах зажигался свет…

— Успех следует закрепить, — наконец произнес Дез. — Я сделаю вам контракт на год. Будем снимать здесь продолжение фильма. Я уже забросил некоторым эту удочку — и они, кажется, проглотили наживку. Получим наши деньги — и вперед.

Мы с Лизой переглянулись.

— Дез, — осторожно сказал я, — у нас здесь есть еще одно дело…

— Дело? Какое? — удивился он.

Я хотел, чтобы дальше говорила Елизавета, и кивнул ей.

— Да, — сказала она, — я хочу разыскать свою дочь.

Дез напрягся, нахмурился, сбросил ноги со стола и подался вперед.

На два голоса нам пришлось поведать ему всю историю, скрыв только то, что не касалось ничьих ушей.

Мол, дочь вышла замуж за какого-то американца и исчезла. Теперь надо найти того американца и разрешить недоразумение.

— Это тот Маклейн, о котором вы меня спрашивали? — спросил догадливый Дезмонд.

— Да, — сказал я, — и если бы ты помог найти его, это было бы прекрасным завершением нашего путешествия.

— А контракт? — растерянно спросил Дез.

— Не знаю… — сказала Лиза.

— Понимаешь, мы должны это сделать, — сказал я.

— Значит, фильм был поводом? — засопел Дез.

— Замечательным поводом, брат! — улыбнулся я, похлопав его по плечу. — Разве не так?

Он обиженно засопел.

Лиза встала и, кошачьей походкой подобравшись к его креслу, села на спинку, обняв его за плечи:

— Ты с нами?

Могу отдать руку на отсечение, что у того перехватило дыхание.

Ведь в Лизиных словах было все: просьба о помощи, о прощении, нежность, тревога, надежда. Дез строго сдвинул брови и… протянул ей руку.

Она положила на нее свою.

Чувствуя торжественность момента, я скрепил эти скрещенные ладони своей десницей.

Именно за эти несколько мгновений, которые я вычислил с точностью упорного астронома и романтизмом создателя мелодрам, над шпилями зданий взошло солнце.

Я глазами указал друзьям на этот торжественный восход, освящавший наше общество, и они поняли меня, как могут понять такую выигрышную мизансцену только те, кто видит мир сквозь глазок «волшебного фонаря».

Не хватало только трогательной музыки…

* * *

— «Портретные психотипы и этнические мотивы в древних иконах неизвестных мастеров XV века Карпатского региона»… Гм… Интересно… Автор Джошуа Маклейн…