Пуля

Я долго думал, прежде чем позвонить Никите на мобильный. Телефон у него был простой, я помнил его наизусть. Не то, чтобы я боялся. Шмель был не из тех, кого мне стоило бояться. Однако его настойчивые послания явно говорили о его желании встретиться со мной. Он что-то знал и мог оказаться мне полезным.

Я тяжело вздохнул и поплелся к телефону-автомату. Телефон оказался карточным, а карточки у меня не было. Не было ее в продаже и в ларьке напротив. Я злобно плюнул, а потом вспомнил, что у меня в пакете мобильник.

— Тихо шифером шурша крыша едет не спеша, — процедил я сквозь зубы и набрал номер Никиты. На часах было половина седьмого, так что все равно пора вставать.

Никита ответил после второго гудка, что, впрочем, было неудивительно. Он всегда спал с телефоном, поскольку его периодически выдергивали в самое разное время, так что ему было не привыкать.

— Шмель, это Пуля, — произнес я. Никита выдержал секундную паузу. Я был готов дать ему больше времени, чтобы проснуться, но тут он ответил слегка сипловатым со сна голосом.

— Где мне тебя искать?

— В парке. У памятника пролетариату.

— Когда?

— Сейчас, — ответил я. До парка мне нужно было добираться в течение нескольких минут, если под рукой у тебя автомобиль. Машины у меня не было, но рядом у ресторана "Плакучая ива" стояла пара желтых "Волг" с черными шашечками.

— Буду через сорок минут, — пообещал Шмель.

— Хвоста не приведи, — напутствовал я.

— Поучи еще. Давай, держи хвост пистолетом.

Мы одновременно отключились. Я подошел к первому автомобилю, на котором кроме черных шашечек была еще выведена залихватская надпись "Такси на Дубровку". Я усмехнулся. Умеет наш народ все-таки рекламировать себя с юмором. У таксиста мое желание поехать в парк в столь ранний час удивления не вызвало. По дороге он пытался балагурить и хохмить, но, заметив мое мрачное настроение, замолчал. К парку мы долетели в рекордные сроки.

— Спасибо, товарищ, — произнес я, засовывая руку в карман за деньгами.

— Не за что, барин, — усмехнулся таксист и газанул с места так, что меня обдало пылью. Я помянул шутника-таксиста недобрым словом из нескольких букв и шмыгнул в кусты.

Шмель появился на аллейке у памятника Ленину точно к указанному сроку. Его всегда отличала похвальная пунктуальность, а здесь он превзошел сам себя. Я сидел в кустах, отмахиваясь от комаров, глядя, как Шмель озирается по сторонам, стараясь делать это незаметно. Получалось у него паршиво, за что я не мог его осуждать. Никите не приходилось сидеть в ночных засадах с винтовкой наперевес, не имея возможности даже в туалет сходить, не то что пообедать. Гипсовый Владимир Ильич, сосланный в парк после того, как диктатура пролетариата была окончательно развенчана, смотрел на Никиту с гримасой отвращения, чему явно способствовало белое пятно от птичьего помета между глаз, придававшее ему легкое сходство с Буддой.

Никита перестал озираться и уселся на скамейку. Я хотел было выйти, но тут из-за поворота показался милицейский патруль. Заметив Никиту, они оживились и бодрой трусцой кинулись к нему. Шмель даже ухом не повел. После непродолжительной беседы, Никита вынул из кармана удостоверение журналиста и помахал им в воздухе. Менты дружно ретировались, тяжело вздыхая. Я хмыкнул: их надежды срубить немного деньжат полностью провалились. Шмель сидел на скамеечке, как приклеенный, но уже проявлял нетерпение, периодически поглядывая на часы. Я сжалился над ним и вышел из кустов. Никита иронично изогнул бровь и поцокал языком.

— Привет, — сварливо пробурчал он. — Вроде покойникам полагается вставать при полной луне.

— Сейчас как раз полнолуние, — ответил я и пожал протянутую руку.

— Для покойника ты выглядишь неплохо, — хмыкнул Шмель.

— Ага, — ответил я.

Мы уселись на скамейку. Ильич над нами поморщился от презрения к простым смертным.

— Откуда ты про меня знаешь? — спросил я. Шмель сделал неопределенный жест.

— Ты забываешь, где я работаю. Мне очень жаль твоих родных, правда, жаль, Пуля. Не знаю, как бы я пережил такое…

— Ближе к делу, Ник, — грубо прервал его я. — Мне сейчас не до сантиментов.

Шмель мгновенно перестроился. На эмоции он всегда был скуповат, и когда нужно было говорить по существу, равных ему не было.

— Когда ты якобы погиб, это преступление попало в милицейские сводки. Согласись, событие не рядовое, когда расстреливают целую семью. Потом убийство Лехи и его родителей, которые согласись, занимали не последнее место в городе. Я сразу понял, что это звенья одной цепи. Не все знали, что Леха от тебя не вылезал, но я-то знал. Потом похороны Толика Бешенного, с большой помпой и размахом. Поговаривали о какой-то разборке, да только про нее никто ничего толком не знал. Помня о твоих талантах и памятуя о дружбе с Лехой, я осмелился предположить, что Толика завалил ты. Верно?

— Верно, — согласился я. — До чего ты умен…