Читаем Пуля для тантриста. Экстремальный роман полностью

…Потом он выскочил в проем тоннеля, увидел снег, храм и себя, крестом стоящего – в куртке! – на самой маковке. Это было прекрасное зрелище! Куртка была помолодевшая и обновленная, она кокетливо поблескивала застежками, играя в лучах зимнего солнца искорками бликующих молний, словно опытная кокотка застежками корсета. Леонид испытал невероятное чувство, близкое к экстазу, и проснулся мокрый и утомленный, сжимая сладострастно в объятьях свою куртку, невесть как оказавшуюся с ним в одной постели и благоухающую кожаным парфюмом…

Да что там куртка! С кем только ни приходилось просыпаться Леониду. Страшно подумать. Он даже поделился своим беспокойством с соседом Димой, безработным инженером-подводником. Зря он начал про это, зря. Он и сам почувствовал всю напрасность поднятой темы, и быстренько перевел разговор на другое.

- Знаешь, - задумчиво и как-то обреченно произнес он, чуть замявшись. – Я понял, что такое оргазм.

- Ну, - вяло отозвался подводник. Тяжело груженый пивом и салатом из морской капусты, он целеустремленно двигался к родному подъезду, поглядывая на распахнутое окно с трепыхающейся по ветру цветастой шторкой: оттуда доносились сладострастные стоны и рычание, всплески музыки, а на кустах под окнами покачивались разноцветные презервативы. Зрелище это так увлекло Диму, что он почти не слушал друга…

На этом месте Сергей прервал свой рассказ, и принялся наливать в золоченые стопарики шоколадный ликер. Честно говоря, Ольгу уже притомил его монолог. Она дернула друга за ухо, перекатилась на него сверху, и куснула за подбородок. Сержика обожгла густая волна желанья. Он словно катапультировался в космос… Все закрутилось и понеслось… Он был весь исцарапан ее пирсингом, торчащим из нежного места. Потом они канули в сон, каждый в свой. В Ольгином сне была большая арка с плакатом: «Экстаз третий».

«Меня преследует Солнышкин», - подумала она во сне и села за компьютер. При этом она прекрасно понимала, что это не явь, и даже чувствовала посапывание рядом Сержа, но тем не менее напечатала крупным шрифтом:


ЭКСТАЗ ТРЕТИЙ

Солнышкин прищурился, взглянул на арку, и заявил:

- Изучив журнальный вариант Евангелия, я смикитил, точнее, мне открылось, что «оргазм» в переводе с древнеязыческого наречия означает «откровение Ада».

- Ну, - поддержал разговор Дима.

- Понимаешь, Ад, скажу прямо, совсем не то, это вовсе не подземное место для термообработки дефективных душ. Ад – это на самом деле то пространство, в котором мы существуем, и все наши ощущения физические и душевные, все эти муки, это как раз и есть самое оно. Некоторые к ним притерпелись и ощущают только периодами, когда они усиливаются в результате различных несчастий. Я дошел до мысли, что мы, то есть наша высшая суть, наша духовная ипостась за какие-то грехи была низвергнута в несовершенные тела и в дикие условия жизни с гравитацией и всякой дрянью. Правда ведь, так противно ходить, того гляди поскользнешься, грохнешься и поломаешь руки-ноги. И вообще, чтобы выжить, кучу всего надо: жратву, одежду, хату, мебель, работать надо и быть рабом обстоятельств и дурных людей, да еще всякая бесовщина непонятная происходит. Так ведь?

- Ну.

- И чтобы добиться обратного перевода в Рай (то есть в первоначальное место обитания), нужно быть стоически совершенным, как в заповедях: не убий, не возгордись, возлюби, отдай, и ни-ни, упаси Бог, позариться на барахло или бабу чужую, ни Боже мой злословить иль еще че, терпи, и пусть тя по щекам колотят или распнут, как Христа, который, по-моему, существовал в качестве эталона для нас – «зэков» этого бытия. И все остальное я понял, как надо трактовать. Например…

Тут они достигли жилища, вошли в комнату Солнышкина и… Почувствовали: здесь что-то не так. Все вроде бы нормально на первый взгляд, но все же…

Первым заметил Дима.

- О… О… Это…

Он выронил пакеты и уставился в спальный угол.

Леонид тоже взглянул туда и прямо ошалел.

На продавленном диване он узрел самого себя, задумчивого, с тазом на животе и ворохом газет под головой. В таз, как всегда, монотонно капало с протекающего потолка, а газеты были хорошо погрызены хомяком Мишей, и человек на диване вытаскивал поочередно обрывки статей, пробегал глазами, бросал на пол, и ошеломленно замирал. Видимо, в его сознании остатки информации приобретали непростой контекст.

Солнышкин-стоявший в сильном волнении обратился к Солнышкину-лежавшему:

- Извините-простите, но если вы есть я, то я кто же?

А Сосед Дима неразборчиво прибавил:

- О… О… Это…

- Неужели я это он? – спросил всех Солнышкин. – А тогда он кто?

Дима усиленно закивал головой, пятясь вон из комнаты и шепча:

- Эт все из-за демократов… Эт они нечисти напустили… Не было такого раньше, при коммунистах, никогда…

- Тогда я коммунист, - быстро произнес Леня. – Жуть до чего не люблю непонятное.

- И я тоже, - поддакнул с дивана второй Солнышкин, поворачиваясь к двери. – Слушайте, ребята, а может вы оттуда, а? Из параллельного пространства, ну, или время зашкалило? Как вы, вообще, ко мне попали?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза