Читаем Пуля для тантриста. Экстремальный роман полностью

Но вдруг однажды Леонид заметил, что у его питомца… Ужас… Затормозился рост. Дальше – хуже. Цыпленок стал уменьшаться, как-то сплющиваться, и входить в нормальные куриные рамки! Стали отпадать чешуйки, исчезли жаберные щели. А самое скверное то, что он попытался закукурекать!

Солнышкина прошиб холодный пот. Раю приходит конец, понял он. И принялся приклеивать скотчем чешую на прежние места.

Вскоре в забугорной прессе появилась информация о том, что чистая экология и нормальное питание восстановили естественный облик петуха Миши.

Что было дальше? Солнышкин на родину не вернулся. Он стал деловым джентльменом, президентом Общества Любителей Кайфа, и известным поэтом – уже наяву. Стихотворный многотомник «Экстазы гения» принадлежат его пророческому перу.

Как-то бывший подводник Дима, ныне столичный олигарх, сказал на бизнес-ланче, будто в заграничных газетах пишут, что мистер Солнышкин собирается начать работу над мемуарами, но приступит к этому лишь после того, как окончательно выяснит для себя, где же, все-таки, грань сна, реальности, и экстаза.

Тут Серж замолчал и затянулся гавайской сигарой. Ароматная струйка медленно таяла в воздухе, принимая призрачное очертание дирижабля, вставшего на дыбы.

- Так что же, - нарушила она тишину, - этот Солнышкин из тебя вычленился, что ли, и стал жить самостоятельно, как в фильме «Чокнутый профессор-2»? А куда же делась Леонида? Что, «матрешка» рассыпалась?

- Нет, «матрешка» трансформировалась. Леонид поглотил Леониду в тот миг, когда он вычленился из самого себя квадратным корнем духовного спорыша и породил, таким образом, Солнышкина-второго. Ты понимаешь, надеюсь, что такое квадратный корень духовного спорыша? – произнес он менторским тоном.

- Спорыш? Знакомое слово. – Ольга напрягла память. – Это, вроде, мочегонная трава. Нудная у тебя эротика. Прямо философия какая-то.

- Точнее, психология, - хмыкнул Сержик. – Психология подсознательного секса.

- Понятно, - сказала она, - на сознательный секс у тебя нет времени. Ну ее, всю эту психологию, философию, пошли ее знаешь куда? Вот в моей жизни такое случалось! Знаешь, я, пожалуй, и это запишу. Все чистая правда, у меня нет всяких там психоложеств, сложных эмоций, как у тебя, нет заумных мироощущений, которые надо расшифровывать. Для бизнесмена ты слишком уж неординарный, не человек, а шарада какая-то. А я свое приключение назову так: Светящийся секс!

- А у кого что светилось? – сразу же заинтересовался Сержик. – Или ты занималась этим с гнилым пеньком в стадии фосфоресцирования?

- Фосфоресцирование было, - ухмыльнулась она, - но не с пеньком, а с мужчиной, и с очень даже классным!

Серж расхохотался:

- Представляю, что он вытворял с тобой!

- Не перебивай. Знаешь, я, пожалуй, назову это лучше: Неистовый самец!

- Уж такой и неистовый, - протянул Серж. – Неистовей меня не бывает.

- Бывает-бывает, - поддразнила она его. – Еще как бывает-то…


НЕИСТОВЫЙ САМЕЦ

Темнота мастерской светилась зеленоватой усмешкой всплывающей луны. Все вокруг было настолько ирреально, что дух захватывало. Со стены выплескивалось яркое ночное небо, волна вставала на дыбы, изворачивалась, излучая зазывный головокружительный свет, переходящий в звук. В этом было нечто жуткое. Рядом мерцал болотными огнями таинственный лес. Поодаль, с другой стороны, из оранжевого марева джунглей кралась огромная черная кошка с горячим взглядом хищной обольстительницы… Картины создавали особое магическое поле. Вглядываясь в них, я стала впадать в состояние, близкое к медитативному трансу, что-то творилось в душе моей. Инстинктивно я двинулась к морю и попыталась войти в засасывающий отсвет волны, из-под которой эхом доносилось русалочье пенье. Уже возле самого полотна художник схватил меня за локоть:

- Стой, куда?

Его голос вернул меня в реальность.

- Это просто светящиеся краски: флуоресцентные, - пояснил он. – Они проявляются в ультрафиолете. Вот видишь, здесь я замаскировал ультрафиолетовые лампы.

- Не вижу, - честно призналась я.

- Да вот же они: одна за рамой, другая у стены.

Он взял меня за руку, подвел ближе и развернул чуть влево.

- А, вот теперь вижу, с этого ракурса заметно. Классно придумано! – восхитилась я.

- Угу, нравится, - деловито улыбнулся он. – Экая хитроумная штуковина.

Хитренький Максик-изобретатель. Сначала я встретила его ненароком на Старом Арбате. Мы с приятельницей шли из бара Тайм Аут, было уже поздно, но, как всегда по выходным, многолюдно. И вдруг я уткнулась взглядом в мерцающие, словно большие звезды, огромные пейзажи. Рядом стоял автор. Познакомились, разговорились. Он пригласил в мастерскую. Недели через две выдалось свободное время, и мы нагрянули к Максу. Мастерская находилась всего в нескольких остановках метро от моего дома. Там весело угощались друзья художника, и мы как раз нарисовались в самый разгар застолья. Со всех стен на пирушку взирали с любопытством творения Макса, тоже вроде бы участвуя в общем веселье. Соучаствуя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза