Пуля для тантриста. Экстремальный роман

Потом продолжились допросы, он отвечал невразумительно, он был сломлен. Мысленно он клял себя, что покинул то уютное убежище у русской художницы, в котором совсем, начисто забыл об убийстве. А ведь она предлагала ехать вместе в Москву, и он даже пообещал, что непременно там с ней встретится, даже сказал, где – в Американском кафе…

Ничего путного не добившись, его снова возвращали в камеру, а утром был очередной допрос. Видимо, следователь ждал, когда он придет в себя. Потом его на несколько дней оставили в покое. И он понял, что сходит с ума.

Он понял это окончательно той ночью, когда увидел стройную женскую фигурку. Она прошла сквозь запертую железную дверь. Нагая, хорошенькая, коротко стриженная. Ее зеленоватое тело фосфоресцировало. Она подошла к нему вплотную, мило и виновато улыбнулась, сказала:

- Ну, идем.

И взяла за руку. Ее маленькая ладошка была колючая, теплая и крепкая.

- Глюки начались, - пробормотал Хаббл.

- Не, все нормально, - убедительно сказала она, и выдернула его из камеры.

Их закрутило словно в турбулентном пространстве. Он сразу потерял сознанье.

Очнулся в машине. Он сидел в кресле собственной машины, только сзади. Рядом с ним была та самая девушка, только уже в джинсах и майке.

- Леда, познакомимся наконец. Что вытаращился, Хаббл, я же не инопланетянка какая.

- А кто ты, - с трудом выдавил он.

- Просто Леда. Не такая. Другая. Девушки бывают разные, - усмехнулась она.

Постепенно придя в себя, Хаббл заметил, что в машине кроме них еще двое мужчин.

- А это Эндэнэ, он наш главный, и Сергей, - кивнула в их сторону Леда. – Мы твои друзья. А теперь держись, сейчас снова войдем в портал.

- В какой портал? - выдохнул Хаббл.

- В пространственный, чудак, в обычный пространственно-временной портал. Проскочим, и вынырнем в Москве. Очень удобно, знаешь. Только нельзя пользоваться часто. Это для экстренных случаев.

И она обворожительно улыбнулась.

У Хаббла голова шла кругом.

Ольга открыла глаза. Сквозь тонкие ярко-синие шторы с оранжево-красными полосатыми рыбами проникал свет. Уже давно за полдень, поняла она. Просыпаться не хотелось, во всем теле была разбитость. Весь этот год ей не хотелось вообще вставать с постели. Она слишком многое на себя навалила, и устала, очень устала. Нужен был хороший отдых, какая-нибудь поездка. Она не отдыхала уже много лет, она безвылазно торчала в Москве, все время решая проблемы, которые сыпались на нее как из рога изобилия. Она циклилась на этих проблемах, изматывая себя внутренне. От этого не хотелось жить… Вот и сейчас…

Чтобы не думать ни о чем этаком – но мысли сами крутились, как мухи над навозной кучей, над айсбергом неразрешимых дел, хотя она гнала, гнала их, все без толку, – лучший способ, это вспомнить что-нибудь приятное. Но ничего не приходило на ум, ничего не хотелось вспоминать. Она спустила с кровати руку, погладила дремавшего рядом большого пса, ладонь утонула в гуще длинного теплого ворса, на душе стало светло, как в детстве. И мысли ее медленно вплыли в нежное лето той поры, когда живы были родители, живы и молоды, а она, худенькая девчонка с двумя длинными тонкими косами, прыгала по кочкам, сплошняком усыпанным рыжими хвоинками, а вокруг стояли огромные прямые, как корабельный мачты, сосны, и запах был такой, удивительный, волшебный, ах как пахли сосны, распаленные июльским солнцем! И был трехпалый трон. Удивительное дерево! Тройное. Трехпалое. Три пальца. Три паденья. Три желанья. Трон. Нужно тронуть и загадать первое желанье. И тогда корявая сосна станет троном лесного царя, который исполнит парочку твоих желаний, самых заветных, вроде мечты о говорящей кукле или о большом шоколадном зайце с жидкой сладкой начинкой…

Она сидела в основании трех сросшихся сосен и, запрокинув голову, смотрела, как три ствола – будто три пальца – тонут в небе, словно в варенье из ежевики. Сроду не ела варенья из загадочной ежевики, в глаза не видала такой вкуснятины, девчонки рассказывали, вот бы попробовать, мечта...

Надо трижды упасть с трехпалого трона и загадать второе желание, так придумал папа, и, конечно же, она загадала про ежевичное варенье, наверно, оно синенькое такое, вроде неба, и его лопают Боги на Олимпе...

А вечерами они по очереди читали вслух мифы древней Греции, про этих самых Богов, вот житуха была, не то что сейчас. Они все амброзией питались, это, наверно, и есть ежевичное варенье...

— Оля опять заснула на дереве. Эй, слезай, мы уже в папоротниках ищем маморотники и сейчас совсем уйдем! — кричит братик Игорек.

«В папоротниках — рыжики с зелеными и оранжевыми шляпками, а никакие не маморотники, это опять все папка насочинял», — думает она с раздражением. Ей хорошо на дереве и не хочется никуда идти, искать и собирать, пропади они, эти грибы...

А потом был Волк. Он появился неожиданно, такой же угрюмый, страшный, неуютный, как разгулявшаяся за дверью стихия. Огромный, мокрый, с фосфоресцирующими глазами. Темно-серый. Словно грозовая туча.