Пуля калибра 7,92

– Я понесу, – сказал первый.

Бывалые бойцы, они знали, что им придётся ползать под огнём. А в тонкой гимнастёрке и хлопчатобумажных штанах много не наползаешь. Вот и экипировались по зимнему варианту.

И только теперь Воронцов увидел под рукой у ротного ППШ. Автомат лежал на бруствере. А на боку висела такая же, как у Воронцова, противогазная сумка, из которой выпирали кругляки запасных дисков. Вместо шинели его плечи обтягивала поношенная короткополая телогрейка без воротника. Значит, ротный пойдёт вместе с ними.

Задачей штрафной роты было атаковать на узком участке передовую линию немецких окопов, прорвать оборону, выйти к селу Бродок, занять его и удерживать до подхода второго эшелона.

Воронцов хорошо запомнил карту, которая лежала за пазухой: сразу за первой траншеей начинается поле, за полем в полукилометре – село. Слева железная дорога. Справа – река. Впереди тоже река, побольше. Скорее всего, немцы попытаются их отжать от железной дороги и не пустить в Бродок. По пойме наши танки не пройдут. А это означает, что в поле перед селом, даже если они сейчас благополучно займут первую траншею, их ждёт ещё одна линия окопов. И вряд ли артиллеристы её разрушили так же основательно, как первую…

Такой мощной артподготовки Воронцов ещё никогда не видел. Теперь он сидел на корточках в окопе, смотрел в рыжую песчаную стенку, аккуратно подрезанную сапёрной лопаткой, и ждал, когда же наконец истекут мгновения, отделяющие их, сгрудившихся перед бруствером, от начала атаки.

Через две минуты он поднимет свой взвод, чтобы влиться в кромешный ад великой и жестокой битвы, которая длилась уже неделю и которая к этому часу перемолола уже десятки тысяч людей, тысячи танков, самолётов, самоходных орудий и другой техники. Через две минуты… А в руках и под ногами уже всё ходило ходуном. То ли от ударов тяжёлых снарядов, рвущихся совсем рядом, за нейтральной полосой. То ли тело охватила обычная в таких случаях дрожь. Сколько к этому ни привыкай, а привыкнуть к тому, что сейчас, через минуту, тебя могут убить, невозможно. То же самое сейчас испытывали и другие. Все, кто ждал вместе с ним. За спиной слышались обрывки фраз:

– Колотит?

– Колотит. Как девочку перед первым разом…

– Ничего, сейчас пойдём… Махнём не глядя…

Сейчас пойдём. Скорее бы взлетала эта чёртова ракета. Сколько ж можно натягивать нервы?

Огненная дуга на фронте Белгород – Курск – Орёл в десятых числах июля достигла пределов своего напряжения. Немцы, прорвавшиеся с юга под Понырями и Ольховаткой, а с севера под Прохоровкой и продвинувшиеся вперёд местами до тридцати километров, в ходе непрерывных боёв, длившихся несколько суток, израсходовали свой наступательный ресурс, завязли в глубокой обороне советских армий и под ударами свежих сил начали медленный отход. Отсечь орловско-курский выступ им не удалось. Пробить цитадель в глубокоэшелонированной и тщательно подготовленной обороне русских не смогли даже новейшие танки и самоходки, на которые Гитлер возлагал все свои надежды, связанные с летним наступлением на Восточном фронте. Маятник сражения, да и всей войны, замер на мгновение и начал своё движение в противоположную сторону.

На реке Жиздре из-под Думиничей и Козельска начинали свою атаку 50-я генерала Болдина и 11-я гвардейская генерала Баграмяна армии. Первая имела задачей выйти к городу Жиздре. Вторая – на Хотынец.

На одном из участков прорыва в бой поднималась отдельная штрафная рота капитана Солодовникова.

Когда огненная стена пошла в глубь немецкой обороны, Воронцов в последний раз посмотрел на часы, опустился на дно окопа и, запрокинув голову, выкрикнул одним дыханием:

– Взво-о-од! Приготовиться к атаке!

Он кричал так, чтобы храбрые почувствовали за своей спиной крылья, а слабые укрепились. И сам себя взвинчивал криком: сейчас… вот уже сейчас… вот теперь пора подниматься и бежать в дымящуюся пустоту. Что кого ждёт там, в том кромешном пространстве, никто не знает. Кого-то, самых везучих – тяжёлая работа до конца, бросок через нейтральную полосу, необходимость на бегу вести слепой огонь по направлению движения, запах крови, своей или чужой, запах пороха, крики справа и слева – о чём? о ком? – снова бросок вперёд, ползком, на карачках, через тела искромсанных товарищей, с разорванным от беззвучного крика ртом. Кого-то – сама пустота. Через два шага. Через три. Через сто сорок три. Пуля сама сосчитает шаги. Это её работа. Солдату считать некогда. Вперёд, вперёд… У судьбы всё и все сосчитаны. Никто не будет обойдён…

Он очнулся уже перед немецкой проволокой. Добрых двести метров осталось позади. С одного бока трепалась полевая сумка, с другой клацала тяжёлыми дисками противогазная.

Немецкой траншеи разглядеть пока невозможно. Где она, проклятая? Где-то там, за проволокой, впереди, где ещё оседала пыль и дымятся брёвна вывернутых из земли блиндажей. Но проволока уже позади. Нет, только первый ряд. Только что перепрыгивали через свалявшиеся от взрывов, дрожащие, будто от ужаса, колючие клубки, из которых торчали, покачиваясь, оборванные концы.