Пуля калибра 7,92

Никто не говорил о своих ранах. Никто не вспоминал погибших, которые лежали так часто, что пришлось стаскивать их на опушку, к берёзовым пням, чтобы телеги могли проехать на левый фланг, к окопам первого взвода, и обратно. Раненые тоже притихли, укрытые мокрыми солдатскими одеялами. Что бы там ни было, а они уже лежат на санитарных повозках, под присмотром санитарок, которые сделали им новую перевязку или поправили старые бинты. Скоро их доставят в ближайший ППГ. А там опытные врачи рассортируют их, кого куда. Кого на операцию, чтобы вытащить застрявший в кости осколок или пулю, а кому, может, просто хорошенько обработать рану, прочистить её от кусков одежды, обрезать отмершие края, чтобы не допустить воспаления.

– Ну что, лейтенант, поехали? – тем же обыденным голосом окликнул Воронцова возница. – А то правда, вон какая заходит! Ливанёт сейчас…

Воронцов махнул ему рукой: поехали. И зашагал рядом с телегой, на которой, привалившись спиной к боковой грядке, полулежал сержант Численко.

Во время боя Численко бегал то на правый, то на левый фланг, помогал пулемётчикам менять позицию. Больше всего Воронцов боялся, что немцы прорвутся именно на участке штрафной роты. Вот и посылал своего надёжного сержанта к пулемётчикам. «Гробы» подходили к роте то справа, то на стыке с гвардейцами, поливали окопы из крупнокалиберных. Выручили пулемётчики и артиллеристы. Иначе бы все они лежали бы сейчас в своих неглубоких ровиках в розовой воде.

Воронцов снова оглянулся в поле. Нелюбина всё не было. «Ладно, разыщет», – подумал он.

Когда начали сворачивать к дороге, из-за берёз к Воронцову шагнул человек в офицерской накидке. Из-под капюшона выглядывал четырёхугольный глянцевый козырёк командирской фуражки старого образца. Воронцов не сразу признал замполита.

– Лейтенант! – окликнул его Кац. – Почему оставили позицию?

– Я выполняю приказ. Вывожу роту во второй эшелон. Заодно сопровождаем раненых.

– Так вы уже доложили в штаб полка? – осведомился тот и замер, ожидая, что ответит лейтенант.

– Нет. Потом доложу.

– Хорошо. Сопровождайте раненых. В штаб я сам доложу. Можете не беспокоиться. Займитесь личным составом.

Внутри у Воронцова колыхнулась и начала подниматься тугая волна. Такое он испытывал в бою, когда происходило сближение с противником настолько, что вот-вот можно было ждать рукопашной. Он хотел сказать старшему лейтенанту то, что теперь думал о нём. И наверняка не только он, командир первого взвода ОШР. Мгновенно вспыхнуло перед глазами бледное успокоенное лицо Бельского. Бельский за что-то просто ненавидел замполита. С самого первого дня прибытия в штрафную роту. За что-то… Понятно, за что. За что храбрый ненавидит труса. Пусть докладывает. Чёрт с ним. А он потом доложит своё. Вот доставим раненых, подумал Воронцов, уже спокойно глядя в пространство дождя, мимо Каца, и доложу бате, как храбро дралась штрафная рота. И на всех выживших напишем реляции. Вместе с Кондратием Герасимовичем, вместе с Гридякиным. Каждый из них, кто лежал сейчас в санитарных повозках или шёл рядом с ними, достоин награды, а не просто снятия судимости.

– Что там, Копыленко? – просипел раненый, у которого вся голова была замотана бинтами, сквозь которые там и там проступало бурое. – Почему остановились?

– Да вон… Начальство прибыло, – тихо отозвался Копыленко.

Послышались голоса с других повозок, ехавших следом и теперь остановившихся под дождём по воле какого-то человека, который никому из них не был нужен. Ещё полчаса назад они, возможно, и нуждались в нём, но теперь, когда пропасть оказалась позади, он, встретивший их на другой стороне пропасти, неизвестно как оказавшийся здесь…

– Старлей наш отыскался.

– Агитация и пропаганда…

– Где ж он был?

– Где… Стриженой девке косы заплетал…

– Сейчас лейтенант доложит, и поедем.

И Воронцов, и Кац, конечно же, слышали голоса бойцов.

– Разрешите следовать дальше? – Воронцов шевельнул было рукой, но она в одно мгновение отяжелела и ладонь сжалась в кулак.

– Разрешаю, – шевельнул тонкими губами Кац и тоже не поднял к виску ладонь.

Воронцов махнул рукой направляющему. Тот хлестнул по гнедому крупу коня, так что из-под кнута во все стороны брызнула белая водяная пыль. Обоз двинулся. Заскрипели втулки. Разболтанные колёса переваливались через обрубки деревьев, резали надвое муравьища. Направляющий, тот самый пожилой ездовой с крестьянскими ухватками, начал выворачивать правее, параллельно просёлку, порядочно разбитому машинами и тягачами. «Куда он попёр?» – подумал Воронцов. Дорога всё же есть дорога, она в любом случае надёжней. На дороге не так трясёт. Хотел окликнуть ездового, чтобы взял левее, но передумал. Сил не было кричать. Даже голову поднять было тяжело. Он знал, что, если он сейчас крикнет, затылок взорвётся мгновенной болью. То ли действительно контузия – сотка разорвалась совсем рядом. То ли просто усталость…