Пульс Хибин. Сборник

Поначалу-то я просто стенографировал интересное заседание, не вполне сознавая, каким образом смогут пригодиться мне эти записи. Тем более, что дебатируемый вопрос к цели моей поездки отношения не имел и был решен для меня априорно и однозначно: поселок на Коашве не нужен. Не был я там, но знаю. Во-первых, эти материалы в газете: «АНОФ-3 — стройка пятилетки... Новые производственные мощности... Значительное отставание...» Да и Голованов выступает вон как аргументированно, хотя об АНОФ и не упомянул ни разу — и так доказательств достаточно. И прав, разумеется, тот безымянный оратор с места, чей густой баритон уже казался мне воплощением гласа народного: производство — прежде всего! А бытовать-бедовать на скорую руку, обедая на ходу и не высыпаясь перед сменой в одном кубрике вшестером, отважным покорителям Севера не привыкать: они — романтики. Да ведь и не век же так перебиваться. Тем более — такие красавцы города рядом: что Кировск, что Апатиты! Просто не верится, что прочная эта, уверенная, красивая жизнь возможна на тех широтах, где ни один народ, кроме нашего, крупных городов не ставит, да и у нас-то их единицы, а в основном-то ведь все поселкового типа, возьмите, к примеру, север Тюменской области...

Тут и услышал я, как обиженно, упрямо, уверенно проговорила как бы самой себе Антонина Федоровна: «А все равно поселок будет...» А потом — эта реплика с места о вахтовых поселках Сибири, где довелось бывать мне не раз.

И всплыл в моей памяти нетускнеющий образ вахтового поселка где-то под Новым Уренгоем или на трассе БАМа: разнокалиберный «самострой» — «бочки», избушки-«балки́», какие-то космические спирали и паутина коммуникаций самодельного водопровода, электроэнергии, газа — все в едином хитросплетении с неурядицами семейными из-за многолетней тесноты. Нет, только не это! Здесь, в Кировске, уже давно сожжен последний барак — сам Голованов в этой торжественной акции участие принимал, — а что такое бало́к, кировчане вообще не знают, это беда чисто сибирская...

Я мгновенно почувствовал себя союзником Антонины Федоровны — за поселок полноценный, построенный по единому плану и обеспеченный всем необходимым, против унылых вахтовых, от которых сибирякам — строителям, газовикам, нефтяникам — достается хлебнуть полной мерой. Ведь часто, слишком еще часто вахтовый — это холостяцкая, разгульная неустроенность с разводом на горизонте, это рвачество, порожденное духом временности жизни на «ничьей» земле, это циничный принцип «Север спишет» в отношениях между мужчиной и женщиной, человеком и природой, рабочим и его трудом, администратором и колоссальными средствами, которых не жаль стране на освоение новых промышленных районов, чтобы жизнь везде поскорей становилась плодотворной, творческой, доброй — для тех, в первую очередь, кто и составляет сегодня неунывающую «нацию северян». Как расколдовать этот круг, как доказать каждому раз и навсегда, что временное жилье — это для кого-то в будущем постоянная морока? Мы знаем, как растягиваются порой судьбы «временных» поселков на десятилетия. А время самоопределения для бывшего солдата или молодого специалиста, приехавшего работать на Север, — три-пять лет. Далее, за узкой этой полосой, — два пути. На первый путь выходит продолжать судьбу Севера кадровый специалист, прочно вставший на ноги, построивший семью, убежденный северянин: Север — дом, работа, радость общения с природой, с волевыми, жизнерадостными людьми, хозяевами этой земли. Другая дорога — через временное жилье — не жилье, постылую работу, после которой не отдохнешь по-человечески, теряя доверие к начальству, таки не подарившему обещанного жилья ненадежному холостяку, — нет, подальше, подальше от Севера, куда потеплей... чтобы вернуться вновь в те широты, где успел привыкнуть к постоянной полярной надбавке, чтобы жить уже по привычке только ради этой надбавки (так ему кажется), а на самом-то деле прийти к старости с пустотой на душе и в кошельке. Вот две породы северян. Тех же, кто акклиматизации не выдерживает, мы здесь ни осуждать, ни поминать не станем.

И странное как будто пришло мне в голову соображение. Показалось, что непонятным пока, но самым непосредственным образом связан разговор о Коашве с тем, о чем хотелось мне узнать поподробнее, — с жизнью северной семьи, семьи кировчан.

17.4.1982, 16.30. Улица Мира. Вера Ивановна, мать-героиня.

— Нет-нет, писать обо мне нечего, я — как все!.. Дак ну и что, что два ордена заслужила? Нарожать каждая может, секрет не хитер. Каждая, уверяю вас, буквально каждая женщина. И нечем гордиться тут, честное слово, нечем.