Пульс Хибин. Сборник

В задних рядах, на сосновом суку сомнительной крепкости устроился мальчишка лет двенадцати в лыжной шапочке с кленовым листом над лбом. Этакий доморощенный комментатор, он был отмечен знаком своего вездесущего племени: он знал все.

— Эй, Озеров! — крикнули ему снизу. — Смотри, штаны порвешь!

Мальчишка ответил высокомерным молчанием. Ему было некогда: на трамплине творились дела поважнее.

Когда духовой оркестр, старательно надувая щеки, исполнил государственные гимны стран-участниц, выжав все, что было можно, из промерзших медных горловин, раздался долгожданный гонг. По радио откашлялись, и председатель снежногорского горисполкома, известный в прошлом спортсмен, ныне судья международной категории с лихим именем-отчеством Василий Иванович, произнес торжественным, словно специально прибереженным для этого случая, голосом:

— Начинаем международные соревнования по прыжкам с трамплина!

Тридцать четыре спортсмена один за другим пытались преодолеть неумолимый закон всемирного тяготения. Со стола отрыва сухой игольчатой пылью осыпался взметенный лыжами снег, и на какое-то мгновение в косых лучах низкого солнца вспыхивала неяркая зимняя радуга.

Вот прыгает сухощавый, белобрысый и веснушчатый Ваккулинен — недавний чемпион Финляндии. Гонг, взмах флажка, почти бесшумное шуршание лыж по накатанному настилу, пружинящий толчок — и спортсмен в голубом облипающем костюме плавно тормозит, разворачиваясь далеко внизу на ровной круглой площадке выката.

Шестьдесят восемь метров! Очень неплохо!

— Красиво летел! — вздохнула загорелая девушка.

— Школа! — с ноткой зависти откомментировал мальчишка со своего наблюдательного сука. И авторитетно добавил: — Судить будут из семидесяти метров. Очков сто пятнадцать дадут финику!

Он оказался прав: действительно, финн набрал сто шестнадцать с половиной.

Общее веселье вызывали два дремучих мужичка, невесть почему, видимо по воскресной ошибочности, оказавшиеся среди спортивной, ярко одетой толпы.

— Во! Надо же! Во дають! Чистый цирк! — восхищался первый из них в большой кроличьей шапке. Он постоянно не то от восторга, не то от недоумения крутил головой, и казалось — шапка вращается самостоятельно. — А если который да перевернется? И за что прыгають?!

— Как за что? — с солидностью объяснял его приятель, налитый до темного свекольного оттенка. — За деньги! Они свое дело знают будь-будь! Они тут попрыгают-попрыгают, потом из их кажному полмешка денег отвалят. Они и в пивную — дни на три... Им за такую работу знаешь какие отгулы полагаются?

Это было так смешно, и так нелепо, и так не вязалось с трезвым, здоровым дыханием окружающих, с похрустыванием крепкого снега, с молодым азартом болельщиков и спортсменов, что эти двое ощущались здесь будто с какой-то иной, ненормальной планеты...

Через несколько номеров от финна прыгал Рейнфогель из ГДР — собранный и волевой спортсмен, олимпийский призер. Аккуратно поправив защитные очки, он ринулся вниз. Но то ли он плохо разогнался, то ли засиделся на толчке, в его полете чувствовалась скованность, какая-то деревянность. Результат его оказался довольно средним: шестьдесят четыре с половиной метра.

— Слабо, немец, слабо! — завопил мальчишка, от радости чуть не свалившись на головы стоявших внизу.

Сразу за немцем прыгал Николай Раменский, опытнейший трамплинный гвардеец. Он царапал небо, взлетая к солнцу с трамплинов Рейкьявика и Стокгольма, он первым из русских прыгунов перелетел за сто пятьдесят метров с трамплина-гиганта. Его лыжи с красной скользящей поверхностью прочертили над головами пологую карминовую кривую. И долго еще, после того как он коснулся земли, глазам болельщиков чудился горящий в воздухе след этого изящного безукоризненного полета. Судьи показали кружки с цифрами «69,5». Раменский побил финна на целых два очка.

Но вот толпа зашумела совершенно особенным образом: на вышке, подняв руку, просил старта Гиви Сахадзе. Вроде бы и гонг ударил более звонко.

Гиви уже на самом верху эстакады сделал несколько сильных, быстрых разгонных шагов, чтобы набрать добавочную скорость. Он мчался вниз в такой низкой стойке, что казалось — не успеет распрямиться на прыжке и так, кубарем, и свалится с трамплина... Но на самом краю стола отрыва Гиви взвился вверх, как камень из рогатки. Он летел в очень рискованном положении, прижав руки к бокам и почти касаясь лицом носков лыж, чудом удерживая равновесие. Со свистом рассекая воздух, эта парящая торпеда нацелилась на красный кружок с предельной цифрой «70».

— Рекорд! — выдохнул мальчишка в шапочке с кленовым листком. Но в это мгновение Сахадзе потерял равновесие и, чтобы не упасть на склоне, судорожно и неуклюже взмахнул руками.

Кинооператор, во время его полета не отрывавшийся от глазка камеры, огорченно сплюнул в снег: классический прыжок был испорчен. А телевизионщики меж тем радостно топали валенками: все-таки разнообразие.