Пульс Хибин. Сборник

В этом краю первыми встречали солнце водители стотонных самосвалов на плато Расвумчорр. Самосвалы выползали навстречу солнечным лучам из гигантской воронки, вырытой людьми посреди горного плато, пробуренной и вычерпанной многокубовыми экскаваторами.

Сверху, где на скалистом мысу серым замком возвышалось здание рудника, желтые туловища мощных машин, курсирующих между забоями, рудоспусками и отвалом, казались не более спичечного коробка. Семидесятитонные и сорокатонные ЛАЗы были и того меньше.

Эту воронку, этот искусственный кратер люди вырубили в погоне за пластом апатито-нефелиновых руд.

В мире еще не разрабатывали более богатого пласта.

Быть может, второго такого и нет в мире.

Этот же залегал в Заполярье, к тому же на тысячеметровом плато, где ураганные ветры были столь же обычны, как ливневые дожди в Батуми; где стоило повыситься влажности — и все механизмы обрастали коркой льда, и уходили часы, а то и дни, чтобы вернуть машину или бульдозер в строй; где линии высоковольтных передач в морозные дни становились прекрасны, как хрупкие ветви белых кораллов, и обрывались, не выдержав тяжести, создавая на руднике аварийную ситуацию; где арктический климат был столь суров, что сама мысль начать здесь разработки воспринималась специалистами как далекая мечта. К тому же сам полезный пласт уходил в глубь горы наискось.

Да, на штурм этого пласта на Расвумчорре еще нужно было решиться. И решить: какой способ добычи целесообразнее — подземный или открытый; как доставлять руду на обогатительные фабрики — на автомобилях по горным дорогам или железнодорожными составами, пробив в глубь горы туннель и рудоспуски?

Сомнения остались в прошлом. Гора была пробита в горизонтальном направлении — туннель. И в вертикальном — четыре рудоспуска, четыре трубы диаметром шесть и протяженностью шестьсот метров. По мере углубления карьера высота рудоспусков уменьшалась, и, хотя теперь она не превышала четырехсот метров, шум падающей руды напоминал грохот горного обвала.

Шла руда... Она шла днем и ночью, в пургу и в дождь, неиссякаемым потоком, сутками, месяцами, годами. Каждые двенадцать часов люди сменяли друг друга за рычагами экскаваторов и за баранкой самосвалов, сдавали и принимали вахту с четкостью военных моряков. И лишь по пятницам карьер ненадолго затихал в ожидании серии очередных взрывов. Но и в эти часы водители не глушили моторов, чтобы они не застыли на морозе, чтобы тотчас, как осядет поднятая взрывами пыль, ринуться в карьер.

Здесь, в этом стонущем, грохочущем, рычащем, лязгающем кратере шла битва за то, чтобы, вернуть истощенной земле плодородие, за хлеб наш насущный.

В ту среду ночь была тихой и звездной, и, отражая небесный свет, снег на горах светился, словно его посыпали фосфором.

На метеостанции, обслуживающей рудник на плато Расвумчорр, синоптик с тоской смотрел на цифры, которые выдали ему приборы. Составленный им прогноз предвещал безветрие. Это случалось не так часто. День обещал быть ярким, солнечным, морозным и тихим. И завтра, не сомневался синоптик, собравшись на склоне горы Айкуайвентчорр, горнолыжники не раз прославят этот день.

Но для тех, кто работает в карьере, нужен ветер. В тихие, безветренные дни тяжелые ядовитые выхлопные газы, стекая по кручам, скапливались на дне карьера, в траншее, где в забоях работали люди.

По мере углубления карьера проблема загазованности все чаще заявляла о себе. Дизельные машины вместе с горючим сжигали кислород, взамен насыщая воздух окислами азота и угарным газом. Эту проблему нужно было решить во что бы то ни стало, но пока никто не мог предложить плодотворного решения, и поэтому мастера участков каждый час спускались в траншею и специальными индикаторами определяли содержание того и другого газа.

Синоптик взглянул на часы. До начала телефонной связи с диспетчером рудника оставалось несколько минут. Сводка передавалась каждые три часа. Синоптик вздохнул: он знал, что его сообщение не обрадует диспетчера. Но над природой он был не властен.

Самолет на Кировск вылетал из московского аэропорта Быково в 6.50, поэтому будильник Василий Мельников поставил на три утра, но проснулся он раньше, чем прозвонил звонок.

Весь вечер накануне он понапрасну прождал телефонного разговора с Шладмингом, с этим австрийским курортным городком, где лучшие горнолыжники мира собрались, чтобы определить сильнейшего. Его сын Леонид дебютировал в составе сборной страны и должен был выйти на трассу слалома-гиганта вместе с Жировым, Цыгановым, Андреевым, — на трассу, где царил уже ставший легендарным швед Ингемар Стенмарк, которому на этот раз бросили вызов великолепные слаломисты американцы Фил и Стив Маре. Эти близнецы ходили как черти, рисковые ребята, у которых было чему поучиться.