Пульс России. Переломные моменты истории страны глазами кремлевского врача

Я не заслуженный деятель науки РСФСР, это звание, на получение которого меня неоднократно выдвигал I МОЛМИ, не получало поддержку со стороны руководства Минздрава! И т. д. Особенно неприятны для моего самолюбия были повторные провалы с Ленинскими премиями. Ну за книгу «Гипертоническая болезнь» премию можно было не присваивать, так как за несколько лет до этого присудили — посмертно — премию Г. Ф. Лангу за книгу того же названия. Но — «Атеросклероз»! Вся медицинская терапевтическая общественность горячо поддержала выдвижение этой книги на получение премии — многие десятки протоколов и резолюций об этом были присланы в комитет, были постановления ряда институтов, Академии. Мне лестно было читать замечательные отзывы об этой книге в печати, присуждение премии, казалось, предрешалось почти единодушным голосованием в медицинской секции. И вдруг провал, не хватало трех голосов (из 80). Провал был вызван: а) походом против книги, то есть против меня, хирурга Бакулева, бывшего президента Академии — по личным мещанским мотивам; б) отрицательным отзывом одной сотрудницы Н. Н. Аничкова — Волковой (а сам Н. Н. Аничков дал более или менее положительный отзыв); в) выступлением химика с армянской фамилией, академика, кажется, его фамилия Клуянц, заявившего, что все равно кругом мрут от атеросклероза — за что же давать премию? Это заявление вызвало живую реакцию ихтиозавров (членов комитета). В дальнейшем для моего утешения Академия дала мне за эту книгу премию имени Боткина, и на том спасибо.

Таким образом, дым отечества нам не только сладок и приятен, но по временам может быть и ядовит.

* * *

Из многочисленных поездок мне хотелось бы описать еще поездки в Испанию, Латинскую Америку, Бельгию, Англию, в Японию и в Швейцарию.

В Испанию мы отправились в составе Тареева, Яблокова и меня на 4-й конгресс по внутренней медицине в сентябре 1956 года в Мадриде. Так как дипломатических отношений между СССР и Испанией не существует, то испанские визы мы должны были получать в Париже. Дня три мы провели в этом чудесном городе. В аэропорту в Мадриде на таможне стали осматривать наш багаж для проформы. «А это что за тюк?» — спросил чиновник. Наш переводчик, не моргнув глазом, объяснил: «Это подарки членам конгресса — научные книги по медицине». — «Ну хорошо». Если бы чиновник стал распаковывать сверток, он увидел бы «научные книги по медицине» — «Диалектика природы» и «Анти-Дюринг» Энгельса, труды объединенных сессий Академий по сельскому хозяйству и физиологии и т. д. Потом мы заметили, как к нашему переводчику в номер приходила какая-то молодежь.

Интересная страна, интересный народ. Начать с того, что шофер машины, на которой мы прибыли в гостиницу, узнав, что мы из Москвы, отказался с нас взять плату за проезд, этим выражая симпатию. Швейцар этой фешенебельной, чисто американской гостиницы, по утрам выпуская нас, вызывал такси и говорил: «Рус, совьет, карошо!» Мы ездили в университет, где заседал конгресс, и на фронтоне его здания краснел среди флагов государств, чьи делегации участвуют в конгрессе, наш советский флаг — а ведь последний раз красный флаг висел здесь в период восстания, когда именно здание университета служило последним оплотом защитников революционной Испании в Мадриде. Любопытно далее, что на банкете в честь конгресса, состоявшемся в парке, среди расцвеченных электрическими лампочками южных деревьев и кустов, данном мэром города, меня пригласили за стол президиума, и я сидел рядом с его женой, а оркестр исполнял испанское каприччио Чайковского и болеро Глинки. Наконец, на великолепном ужине у президента конгресса Хименс-Диаса в его вилле я и Тареев были за одним столом с ним и с министром здравоохранения правительства Франко! Кстати, профессор Диас, получивший громадное состояние по наследству, истратил его на создание Института кардиологии; он лично показывал нам и небольшому числу других делегатов конгресса замечательное здание, обширные лаборатории, блестяще оборудованные, но пока только самое раннее начало науки.

А страна? Мадрид старый особенно хорош: прелестные решетки балконов, мавританский стиль окон; смесь романского и европейского барокко с арабскими формами. Мадрид новый не слишком американизирован, без небоскребов. По кривым улицам снует толпа. Вы легко замечаете два типа мужчин: вот идут многочисленные санчо пансы — коренастые, невысокие, а вот над ними возвышаются отдельные дон кихоты — высокие идальго с благородными лбами и удлиненными подбородками, украшенными усами и клиновидной бородкой. Женщины также двух сортов; молоденькие Кармен, они тонки, гибки и стройны, у них большие черные очи и смеющиеся сверкающие зубами губы, они быстры и веселы, и старые, отцветшие тетки, как потухшие угли, они идут медленно, вразвалку, угрюмы. И те и другие имеют и нечто общее: а) одеты главным образом в черное; б) одинаково кричат (говорят быстро и громко, как будто даже ругаются). Все кажутся слишком темными (загар, черные волосы).