Пульс России. Переломные моменты истории страны глазами кремлевского врача

В Мадриде я, конечно, осматривал Прадо — это великолепный музей, переполненный картинами Рубенса. Когда-то Нидерланды были в составе великой империи Карла V и Филиппа II; поэтому неудивительно, что в Прадо много превосходных вещей нидерландской, фламандской и голландской школ. Но особенно поражают картины Тициана, бывшего в Мадриде при короле Филиппе IV. Величайшим мастером всех времен и народов стоит Веласкес, недаром В. А. Серов ездил специально изучать его в Прадо. Что касается Гойи, то он также восхищает, особенно в портретах, но фантастические жуткие сцены из серий «Мистерий» мне не понравились. Обе лежащие в одном и том же зале друг против друга махи — одна одетая, другая раздетая, — конечно, привлекательны и хорошо даны.

После конгресса мы поехали по Испании в легковой машине. Мы посетили Эскуриал, созданный Филиппом II грандиозный монастырь-дворец с их усыпальницей, куда Филипп приказал свезти все гробы королей и принцев со всех испанских земель — на гробы положены скульптурные изображения. Далее — Толедо — прежняя, до Мадрида, столица Испании — старый город с мрачным дворцом на скале, древним мостом через реку Тахо, с узкими улочками, иногда совершенно темными проходами — все жители стремились по ним в цирк, на очередной бой быков, — мы были также. Я не могу понять, почему долгие столетия, да и сейчас еще целая страна, да и не только она, но и многие другие, близкие ей по происхождению и культуре (например, огромная Латинская Америка), так увлечена этой кровожадной, жестокой, гнетущей душу игрой. Столько раз описывались эти корриды, восхвалялись отвага и ловкость тореадоров и т. п.; некоторые герои арены становились местными кумирами женщин, молодежи — даже всего народа. «Кровь и песок», роман Блискэ Ибаньеса, хорошо рисует плачевную судьбу этих героев, а знаменитый труп на арене цирка, написанный Эдуардом Мане (висящий в одном из американских музеев), — яркое осуждение этой дикой затеи бар, перешедшей уже в страсть плебея. Мои симпатии были на стороне тех симпатичных бычков, которых обижали, над которыми издевались и которых, наконец, после этих мучений убивали несколько ловких бессердечных дураков с пиками. Мне все так и хотелось, чтобы очередной бык распорол брюхо одному из этих молодчиков (правда, я вспоминал, что эти молодчики тоже люди, у них семьи, и, может быть, не от хорошей жизни они ищут себе таким образом заработок). К счастью, при нас этого не случилось, быков убили — люди остались целы. А публика, чувствовалось, хотела бы и убийства (то ли дело на глазах у десятков тысяч зрителей средь бела дня смотреть, как умирает человек. Потеха, браво! Особенно для женщин! (В Толедо мы посетили и дом Эль Греко, в котором много переходов, уютное патио (то есть дворик и садик внутри дома), но висят лишь копии картин великого художника.

Потом мы помчались по испанскому плоскогорью, обсаженному оливковыми деревьями или виноградниками, а по временам желто-серому, выжженному, с приютившимися кое-где селениями, бедными, грязными, немного напоминавшими наши среднеазиатские. В городке Херес мы выпили отличного вина.

В Севилье нас поселили в роскошной гостинице, недалеко от той табачной фабрики, где, по преданию, работала Кармен. Этих черноглазых Кармен здесь много; мы даже посмотрели, как они выходят из фабричной двери по окончании рабочей смены. Особенно красивы здесь дома с элегантными старинными балконами, со свисающими сквозь их решетки («чугунные перила») розами. В великолепном кафедральном соборе мы любовались цветными витражами окон — видели и гробницу Колумба. У моста через Гвадалквивир, оказавшийся небольшой мутной и отнюдь не поэтичной речонкой, мы видели башню, в которой будто бы было сложено золото, которое привез Колумб из открытой им Америки — в дар королеве Изабелле. Я, конечно, помчался и в музей, заполненный картинами Мурильо; мне больше понравились эффектные святые Матильды и т. п., написанные Зурбараном (кажется, что это дамы общества, прибывшие с веселого бала в богатых нарядах).

Роскошны покои Алказара, с восточными аркадами и орнаментом и внутренними райскими садами (оттуда сады Черномора в опере «Руслан и Людмила»).