Пункт назначения 1991. Целитель

Баба Нюра показала нам рукой, обойти птичью «тюрьму» стороной, сказала с опаской:

— Он у меня дюже не любит чужаков.

Гусь разбежался, шарахнулся с разлету грудью об ограждение, завопил во всю мощь своих гусиных легких. Влад прикрыл ладонью оглушенное ухо, крякнул, сказал с восхищением:

— Оно и заметно.

Соседка поспешила извиниться:

— Гусочки у него на яичках сидят. Вот Макарушка и защищает.

Макар долбанулся грудью о сетку еще раз, набычился, застыл, глядя на нас недобрым взглядом. Всем сразу стало ясно, что гусь — настоящий мужик. Живым он никого не отпустит. По спине пробежал вполне ощутимый холодок.

Дорожка между тем свернула к дому, а Баба Нюра продолжала:

— А потом будут детки…

Прозвучало это отнюдь не обнадеживающе, но чем конкретно грозило нам сие эпохальное событие, пока было не понятно. Про гусей я знал только из мультика о бедолаге Нильсе. Влад, вероятно, тоже. Он оглянулся с опаской на загон, поинтересовался на всякий случай:

— И что тогда.

Бабка ответила любовно:

— Защищать будет, беречь.

Влад, решивший, что рождение птенцов, исчерпает проблему с агрессией их папаши, поперхнулся. Спросил язвительно:

— Скажите, хоть когда-нибудь он спокойным бывает?

— Гусь-то? — Баба Нюра подвисла. — Как вам сказать. Если в хорошем настроении и чужих рядом нет. А вообще, вон ее спроси.

Корявый палец указал на Вику. Моя любовь страдальчески наморщила нос. Соседка усмехнулась.

— Помнишь небось, как деда Мишин гусь тебя через всю деревню гнал? Защипал бы, если бы не Евдокия, покойся ее душа с миром. Что она тогда ему нашептала?

Вика пожала плечами.

Баба Нюра замолчала. Притих боевой Макар. Все задумались о своем. Я же подошел к загону, встал на расстоянии вытянутой руки, нащупал сознание беспокойной птицы и поразился — в его крови бурлила чистая ярость. Если отбросить ненужные подробности, гуся можно было смело назвать боевой машиной. В этой жизни он жаждал две вещи — самочку и битву до победного конца.

Чувства животины вызвали у меня уважение. Я приказал ему не трогать нашу компанию, потом освободил его сознание и отошел.

Макар недовольно заворчал, в развалку вернулся к своим дамам и бросаться на сетку больше не стал.

Бабка глянула на меня с уважением, пробурчала себе под нос:

— Отшептал, сильный, должно быть, совсем, как Евдокия.

Вид у нее при этом был такой, что я невольно возгордился, потер руки, сказал совсем в стиле старорежимных докторов:

— Нутес, где у нас там больной?

Влад сдавленно хрюкнул, Вика тут же пнула его в бок локтем. Баба Нюра взобралась на крыльцо, распахнула передо мной дверь:

— Идем, внучок. Он туточки.

* * *

Деда звали Егор. По правде говоря, дедом его не поворачивался назвать язык. Мужик был мощный, кряжистый, почти не седой. Сидел он, согнувшись в три погибели, за кухонным столом в компании сушеного леща и трехлитровой банки пива.

— Вот, — бабка указала рукой на свое сокровище, рявкнула обличительно, — глядите-ка, сидит, горе обмывает!

— Цыц, — бросил дед беззлобно, набулькал в стакан пива, пожаловался, — плохо мне.

— Плохо ему! — Завелась бабка. — А пиво жрать ведрами не плохо? Как бы дала!

Она схватила с раковины тряпку сомнительной чистоты и замахнулась на страдальца. Дед флегматично высосал стакан, отправил в рот кусочек рыбки. Баба Нюра с горя сплюнула, вернула тряпку на место.

Подозрения в моей голове обрели под собой реальную основу. Я подсел к деду и спросил:

— А плохо стало до пива или после?

Дед осмыслил мой вопрос, глянул на банку, убедился, что она еще не закончилась, выдал свой вариант:

— В процессе.

— Мне нужно вас осмотреть.

Дед Егор не стал даже уточнять, с чего это вдруг я собираюсь его смотреть. Просто разрешил:

— Смотри, мне не жалко.

Встать он даже не попытался. Впрочем, мне это и не было нужно. Я, повинуясь интуиции, закрыл глаза, ладонь приложил к его пояснице и сразу понял, что дело дрянь — проблема была не в спине. В почках мужчины шевелилась целая россыпь камней.

Я кхекнул, провел ладонью чуть вниз, сразу стала понятна причина боли. Под напором пивка честь мелких камешков стремилась по мочеточникам к выходу — искала дырочку. Их слегка подтолкнуть наружу я мог. Надо только было снять спазм. А вот что делать с камнями побольше… Дробить и выводить я бы их не рискнул. Не настолько еще был уверен в своих силах.

— Что там? — спросила баба Нюра.

— Камни, — ответил я, — в почках.

— Алмазы? — Дед хохотнул, но тут же сморщился от нового приступа боли. — Что ж за напасть-то такая? — Простонал он.

Вздохнул и налил новый стакан. Я приказал:

— Поставьте на место. Для вас это сейчас чистый яд.

— Ох ты ж, — всхлипнула бабка.

Она выдернула из рук муженька стакан, плеснула содержимое в раковину, сказала довольно:

— А я тебе говорила, я предупреждала тебя. Все из-за этой дряни!

Хозяйка хотела схватить банку, но муженек ее опередил — вцепился в заветную тару, прижал к себе, завопил трагически:

— Не трожь! Не твое.

Мне их свара надоела.

— Баба Нюра, — велел я, — принеси ведро, куда он сможет помочиться.

— Сейчас-сейчас! — Заторопилась она.

— Дядя Егор, я вам сейчас немного помогу, но вылечить не сумею. Придется ехать в больницу.