Пункт назначения – Москва

– Я не могу отправить тебя в тыл, пока не прекратилось легочное кровотечение! – обратился я к нему. – Но для этого ты должен лежать совершенно спокойно! Сейчас я сделаю тебе укол, инъекцию так называемого S. E. E., которая сразу успокоит тебя и избавит от боли. Самое лучшее для тебя, если ты уснешь!

Я ввел ему в вену раствор S. E. E. И уже через тридцать секунд Ламмердинг удивленно сказал:

– Странно! Я совершенно не чувствую боли! Такое ощущение, словно я опрокинул несколько рюмок шнапса. Должен признаться, я чувствую очень приятное опьянение! Что это за штуковина?

– Это смесь скополамина, энкадола и эфетонина, которая служит, выражаясь медицинским языком, для подавления психики.

Когда в комнату вошел Маленький Беккер, чтобы справиться о самочувствии Ламмердинга, тот уже закрыл глаза.

– Сейчас он спит, – шепотом сказал я, – легочное кровотечение должно вскоре прекратиться. Но вот с его рукой дело обстоит гораздо серьезнее – еще неизвестно, удастся ли полностью восстановить все ее функции!

– Не шепчитесь, как школьницы! – неожиданно подал голос Ламмердинг. – Я тоже хотел бы знать, как мои дела. В настоящий момент я не совсем вменяемый, Беккер! Ты должен знать, доктор ввел мне лекарство, подавляющее мою психику!

Руди Беккер и я вышли на улицу и остановились около выложенных в ряд павших товарищей, тела которых вскоре должны были отправить в Малахово[98] на военное кладбище. В самом начале лежал лейтенант Олиг. Он был застенчивым молодым человеком, немного боявшимся сарказма Ламмердинга, обожавшим Кагенека и не устававшим удивляться непосредственности Штольце. Вот и он отправился в свой последний путь: Шток, Якоби, Дехорн, Шепански, Больски, Штольце, Кагенек, Петерман, Олиг… Казалось, что бесконечный ряд павших боевых товарищей протянулся вдоль всей заснеженной деревенской улицы до тлеющих в конце деревни руин догорающих домов. Они были хорошими солдатами и отличными товарищами, большинство из них родилось в Вестфалии или в Рейнской области. Надеясь на скорое возвращение домой, они, как и все восемьсот офицеров и рядовых нашего батальона, уверенно отправились на войну. Раньше их было восемьсот, а после кровопролитных боев этой ночи осталось только девяносто девять.

Утром мы составили целую колонну из повозок, на которых в Малахово должны были доставить раненых. На большой санитарной повозке, в которую были запряжены две сильные немецкие упряжные лошади, лежали Ламмердинг, Кизо и еще четверо тяжелораненых. Остальных раненых разместили на санях, которые тянули низкорослые местные лошадки. Ламмердинг находился в полубессознательном состоянии и почти не реагировал на наши рукопожатия. Нам будет очень не хватать его черного юмора, остроумия и непоколебимого хладнокровия.

Мы молча смотрели вслед колонне, которая медленно двигалась по заснеженной дороге в сторону Малахово. Примерно в полутора километрах от нас дорога проходила через лес. Когда наша неповоротливая колонна с ранеными находилась на полпути к этому лесу, она неожиданно попала под огонь вражеской пехоты. Огонь велся из перелеска, находившегося слева от дороги, и мы никак не предполагали, что там могли находиться красноармейцы. К счастью, огонь велся с довольно большого расстояния, тем не менее некоторые пули попали в беззащитные санитарные повозки. Левая упряжная лошадь, тащившая большую санитарную повозку, была ранена. Она рухнула на дорогу, и повозка перегородила путь всей колонне. Ездовые лихорадочно пытались распрячь смертельно раненное животное, бившееся в предсмертных конвульсиях, и оттащить его на обочину дороги. Остававшиеся в Гридино бойцы нашего батальона поспешно установили два пулемета и открыли шквальный огонь по перелеску, где, видимо, окопались вражеские солдаты. Этот пулеметный огонь возымел свое действие. Красные быстро присмирели и уже не отваживались высовываться из своего укрытия, теперь оттуда доносились лишь редкие одиночные выстрелы. Наша колонна поспешно продолжила свой путь и наконец скрылась под спасительной сенью леса.

Через час в Гридино прибыл посыльный из штаба полка. По пути он встретил нашу колонну с ранеными и, к нашей радости, сообщил, что во время обстрела колонны был ранен только один ездовой – он получил неопасное касательное огнестрельное ранение. Но этот посыльный принес и другие важные новости: 3-й батальон 18-го пехотного полка отводился с передовой, а на позициях его должен был сменить 3-й батальон 37-го пехотного полка!

* * *

В 9 часов утра передовой отряд сменявшего нас батальона вышел из леса, в котором накануне скрылась наша колонна с ранеными. Мы с удивлением смотрели на приближавшихся солдат: этот батальон оказался значительно сильнее и боеспособнее, чем наш. Им по-прежнему командовал его старый командир, майор Клостерман, и в батальоне осталось более половины офицеров. Я передал батальонный перевязочный пункт военному врачу, ассистенцарцту Шюсслеру. Это был хороший человек и опытный фронтовой врач.