Пункт назначения – Москва

Мысли каждого солдата были прикованы лишь к следующему шагу, который он должен был сделать, к трудностям дороги, к мозолям на ногах, к сухости в горле и к тяжести снаряжения. Только бы дойти до следующего привала, чтобы хоть несколько часов не переставлять налившиеся свинцом ноги, – об этом мечтал каждый боец. Больше не было слышно ни пения, ни смеха, ни внятного разговора. Походная колонна двигалась в полном безмолвии. Время от времени приходилось совершать небольшие вылазки на одно из близлежащих полей. Они всегда проводились с надлежащей тщательностью. Но уже не энтузиазм и всеобщее воодушевление, а лишь дисциплина заставляла измотанный батальон держаться вместе.

Раскаленное солнце медленно опустилось за горизонт. Над дорогой висели плотные клубы пыли. Колонна продолжала двигаться на восток.

В наступившей темноте каждый втайне уже желал, чтобы русские наконец остановились и начали обороняться. Мы желали, чтобы произошло хоть что-нибудь, все равно что. Пусть это будет что-то такое, что в конце концов остановит этот бесконечный переход с его невыносимой монотонностью, даже если это будет кровавый бой. Наконец в 11 часов вечера поступил приказ остановиться на ночлег на большом крестьянском хуторе. В этот день мы снова прошли более шестидесяти километров.

Ближе к полуночи из штаба полка прибыл связной с донесением, что следующий день объявлен для нашего батальона днем отдыха. Многие солдаты уже крепко спали, а те немногие из них, которые еще бодрствовали, встретили эту новость бурным ликованием. Однако, как бы громко ни звучали их крики радости, они оказались не в состоянии разбудить спящих боевых товарищей.

На следующее утро солдаты, купавшиеся в пруду рядом с хутором, радостными криками и свистом приветствовали симпатичную доярку, направлявшуюся в коровник. После крепкого ночного сна мысли солдат снова потекли в более привычном русле. Хорошенькой доярке такое повышенное внимание, пожалуй, даже понравилось. Поскольку сегодняшний день был объявлен свободным от марша, я временно отменил приказ о запрете купания и мытья ног. Те военнослужащие батальона, которые не купались в пруду, собрались у колодца и мылись, раздевшись до пояса, стирали носки или портянки, занимались личной гигиеной или штопали свое обмундирование. Среди всего личного состава царило радостное настроение.

Уже в течение двух дней вдали раздавался приглушенный грохот орудий. Шум боя доносился из одного и того же места, и многие из нас задавались вопросом, почему там наши войска не продвигаются вперед. Однако, как мы позже выяснили, причины для беспокойства не было. С позавчерашнего дня под Белостоком были окружены две русские армии, которые тщетно пытались прорвать стальное кольцо окружения, неумолимо сжимавшееся вокруг них. А канонада доносилась из осажденного нашими боевыми товарищами форта «Гронно», относящегося к крепости Белосток.

Перед медсанчастью выстроилась длинная очередь солдат с тщательно вымытыми ногами, которые ожидали медицинской помощи. Наконец-то я мог спокойно, без всякой спешки заняться ими!

Я смазывал йодом небольшие мозоли и заклеивал их пластырем. Крупные мозоли я дезинфицировал и вскрывал. С гнойных мозолей удалялась кожа, рана очищалась, и на нее накладывалась тонкая повязка, чтобы люди снова могли носить сапоги. Еще никогда в жизни я не срезал столько лоскутов кожи за один день. Кроме пациентов, имевших проблемы с ногами, ко мне обратилось несколько человек с кишечными заболеваниями – очевидно, эти парни все-таки напились грязной воды! Одного человека лягнула лошадь, двое других страдали от конъюнктивита, вызванного продолжительным нахождением в густой пыли во время долгого перехода. Однако в общем и целом люди хорошо выдержали первые три дня похода, так действовавшего нам на нервы. Лишь нескольких пациентов пришлось отправить в тыл в санитарную роту. Я считал своей обязанностью предоставить в распоряжение Нойхоффа батальон здоровых солдат, когда действительно начнутся реальные боевые действия. Мы не могли позволить себе нести потери уже в это время.

Обнаженный по пояс обер-лейтенант Штольце проводил послеобеденное время за тем, что, восседая на охапке соломы, уплетал жареную картошку. Неожиданно во двор хутора, отчаянно жестикулируя, вбежал литовский крестьянин. «Подойди сюда!» – крикнул ему Штольце и знаками подозвал его к нам. Мы не поняли ни одного слова из того, что он нам говорил, кроме несколько раз повторенного «Русски! Русски!». При этом он показывал рукой в сторону опушки леса, находившегося метрах в двухстах от нас.

– Там русские солдаты! – решил Хиллеманнс.

– Наверняка их там немного! – с набитым ртом невнятно промычал Штольце, продолжавший невозмутимо жевать аппетитно хрустевшую картошку. Он взял свой автомат, рассовал по карманам несколько гранат, подозвал к себе десяток своих бойцов и, все еще по пояс голый, отправился к лесу. Уже минут через пятнадцать, весело помахивая рукой, он вернулся назад. Его люди гнали перед собой троих пленных: русского офицера и двух солдат.