Мы начали с прогулки по городу. Прошли мимо множества лошадей, женщин, одетых точно так же, как одевались их предки четыреста лет назад. В то время, когда амиши прибыли в Соединенные Штаты, они твердо решили жить согласно простому фундаменталистскому видению христианства и отвергать любые нововведения, которые вмешивались бы в него. Эта решимость сохраняется. Так что люди, с которыми я должен был вскоре встретиться, не пользуются электричеством. У них нет телевидения, нет Интернета, нет машин и почти нет потребительских товаров. Они говорят на языке, являющемся вариантом немецкого, их родного языка. Они редко вступают в связи с не-амишами. У них отдельная школьная система и радикально отличающаяся от остальной части США система ценностей.
Ребенком я жил недалеко от общины ультраортодоксальных евреев, которые в какой-то степени были такими же. Когда я проходил по улице мимо них, меня всегда ставил в тупик вопрос, зачем кому-то так жить. Честно говоря, с возрастом у меня появилось презрение к любым обществам, которые отказывались от преимуществ современного мира. Я видел в этом безумный анахронизм[268]
. Но потом, размышляя о некоторых недостатках нашей жизни, я стал задаваться вопросом, а нет ли у них чего-нибудь, чему я мог бы научиться. Особенно исходя из одного ключевого исследования.Фримен Ли Миллер ждал встречи с нами возле закусочной. Ему не было еще тридцати лет, и он носил бороду средней длины: мужчины-амиши начинали отращивать ее только после женитьбы. До начала разговора он указал нам на что-то вдалеке.
– Прямо вон там сарай с красно-зеленой крышей. Там я и вырос, – сказал он.
Он жил там ребенком, в небольшом скоплении домов, расположенных рядом друг с другом. Вместе проживали четыре поколения семьи, включая прадедов. Они пользовались электричеством из аккумуляторов или получали его из пропана. Они путешествовали только на расстояния, которые могли пройти пешком или проехать в телеге.
Это означало, что если рядом не было одного родственника, «была другая компания, чтобы направить ребенка в правильном направлении». Вокруг него всегда были взрослые и другие дети.
– Так что да, мне определенно уделяли много внимания, – сказал он.
У них не было концепции проводить время с семьей, потому что они
– В нашем доме будет служба в это воскресение, – сказал он.
Соберутся его ближайшие родственники, а также и другие члены общины. Некоторых он знает хорошо, других – совсем немного, «поэтому служба выстраивает еще одни отношения… Все дело во взаимоотношениях. В нашем обществе любовь. Я думаю, что общество – то, куда мы идем в кризис. Или вдруг люди появляются у нас дома».
В шестнадцать лет все амиши отправляются в путешествие, которое делает их на удивление хорошо подготовленными к оценке нашей культуры. Они должны уехать и пожить в «английском» мире несколько лет. Это называется «уйти на румспрингу». Там они не следуют строгим правилам амишей в среднем в течение двух лет. Там они пьют алкоголь, ходят в стриптиз-клубы (по крайней мере, Фримен Ли так делал), пользуются телефонами и Интернетом. (Ли сказал мне, что всегда думал о том, что кому-то следует запустить бренд рома под названием «Румспринга».) А потом, в конце молодежного рывка, они должны сделать выбор. Хотите все это бросить, приехать домой и присоединиться к церкви амишей? Или хотите остаться в том мире? Если они выбирают второе, то могут приезжать в гости, но уже никогда не будут амишами. Около 80 % выбирают присоединиться к церкви[269]
. Этот опыт свободы является одной из причин, почему к амишам никогда не относились как к культу. Это реальный выбор.Фримен Ли рассказывал мне, что ему многое нравилось в том мире. Он до сих пор скучает по бейсбольным матчам по телевизору или последним популярным песням. Но причина, по которой он вернулся назад, в том, что община амишей лучшее место, чтобы воспитывать детей и быть ребенком. Там он чувствовал, будто «ты всегда куда-то несешься. У тебя нет времени на семью. У тебя нет времени на детей». Он никак не мог понять, что происходит с детьми в том обществе. Как они растут? Что это за жизнь? Я спросил его, как изменилась бы его жизнь, если, скажем, у него появился бы телевизор.