Пурпурная линия

Мальчик застыл на пороге, но Баллерини, выйдя из своего укрытия, предложил юноше войти. Между ними состоялся разговор, который вкратце можно свести к следующему: Андреа был мальчиком на кухне Дзаметты. Именно он устроил так, что Валерию взяли туда прислугой. Выяснилось, что однажды зимой он тайком последовал за Валерией, которая шла к Виньяку, чтобы позировать ему. Так как Валерия сегодня не пришла на свидание, Андреа посчитал себя вправе обратиться в дом, где могли знать, где находится девушка. Я увидел также то, что мог бы разглядеть и слепой, – мальчишка без памяти влюблен в Валерию. Баллерини терпеливо выслушал его, задал ему несколько вопросов, а потом сказал, что Валерия на несколько недель уехала в деревню к родственникам, и он, Андреа, не должен волноваться, потому что она скоро вернется. После того как Баллерини удостоверился, что Андреа явился к нам по собственному почину, а не был подослан людьми из дома Дзаметты, он попросил его вернуться в дом патрона и терпеливо дожидаться там возвращения Валерии.

Должен сказать, что я никогда в жизни не соображал так медленно.

Впрочем, в тот момент у меня и не было времени на особые размышления. Как только мальчик ушел, Баллерини настоял на том, что нам надо незамедлительно покинуть дом. Он сказал, что нам нельзя больше терять ни одного мгновения. Девушку, по-видимому, уже ищут, и когда они нагрянут сюда – это лишь вопрос времени.

Ш.Л.: И после этого вы уехали из города.

ЛЮССАК: Да, на следующее утро.

Ш.Л.: Ночь вы провели у себя?

ЛЮССАК: Нет, ночь я провел в доме Баллерини. Он предоставил мне кров и постель, но настоял на том, чтобы я рано утром уехал в имение моего дяди. Там я должен был ждать, когда объявится Виньяк, как он просил в своем письме. В тот момент я был сбит с толку и обеспокоен настолько, что не мог уже ни возражать, ни протестовать.

Ш.Л.: Вы не спрашивали у Баллерини, какая связь существует между этой предположительной опасностью и той картиной?

ЛЮССАК: Нет, зачем? Я и сам вижу эту взаимосвязь. Своей картиной Виньяк нанес герцогине смертельное оскорбление, потому что, прочтя те стихи под ней, нельзя прийти к иному выводу. Его просто обманули. Злая шутка, как я уже говорил, но самое большое зло состоит в том, что вы здесь разыгрываете из себя невежду и выспрашиваете меня о вещах, которые вам и без того хорошо известны. Я не знаю, кто именно придумал эту каверзу, но у герцогини нет недостатка во врагах. Кто бы только мог подумать, что их так много. Слишком притом влиятельных. С ними ничего не может поделать и сам король. Даже он не в состоянии защитить герцогиню от клеветников…

Ш.Л.: Замолчите!

ЛЮССАК: …и кто знает, не с той ли стороны…

Ш.Л.: Прекратите! У меня нет ни малейшего повода выслушивать ваши плаксивые фантазии. Давайте лучше продолжим обсуждение тем, более доступных вашему ограниченному пониманию. Хочу предостеречь вас: ваше положение и без того достаточно сложное. Когда вы прибыли в Клермон?

ЛЮССАК: В первый четверг Великого поста.

Ш.Л.: Ваш дядя уже рассказал мне ту лживую сказку, которой вы его угостили.

ЛЮССАК: А что еще я мог ему сказать? Я не знал, что произошло в Париже. Виньяк вдруг куда-то пропал. Потом невесть откуда появился Баллерини. И наконец, этот мальчишка. Если бы дядя узнал о мастерской, то пришел бы в неистовый гнев. Так что мне пришлось кое о чем умолчать. Я же не думал, чем все это кончится.

Ш.Л.: О чем же вы думали?

ЛЮССАК: Я думал, что Виньяк приедет в Клермон и расскажет, что случилось. Так как его планы рухнули, то он должен был попытать счастья другим способом. Я же хотел вернуться в Париж и начать работать на строительстве нового моста.

Ш.Л.: Но вы пробыли в Клермоне пять недель?

ЛЮССАК: Да, я ждал.

Ш.Л.: А потом вдруг вернулись в Париж?

ЛЮССАК: Да.

Ш.Л.: Почему?

ЛЮССАК: Потому что от Виньяка не было никаких известий.

Ш.Л.: Но почему вы вернулись в Париж в канун Пасхи?

ЛЮССАК: Из-за герцогини.

Ш.Л.: При чем здесь герцогиня?

ЛЮССАК: Вы же не хуже меня знаете, что она умерла в субботу накануне Пасхи. В пятницу я узнал, что в Париже происходит что-то ужасное. В это время мы были в Клермоне и слушали проповедь. Весть о болезни и смерти герцогини уже передавалась из уст в уста, когда мы подошли к церкви. Мне трудно было в это поверить, я тихо помолился за герцогиню и вошел в храм. Но только утром до меня дошло, что мысленно я отсутствовал на службе. Все это время я думал о Виньяке, о той странной картине и о тех не менее странных обстоятельствах, которые привели к ее появлению. Думал я и о неожиданном приходе Баллерини и об опасности, о которой он говорил. Я просто не мог думать ни о чем другом.