Пушка 'Братство'

Бельвиль закипает, как вулкан. Без барабанов, без труб. На улицах почти не видать людей. Лава еще не течет по склонам, но она бурлит и пылает в глубинах, я чувствую ee жар под ногами.

Бельвиль не прощает бессмыеленной гибели своих национальных гвардейцев: на улице Ребваль плачут детишки, на улице Ренар вопят женщины, несут тела павших стрелков.

-- Их нарочно убили,-- рыдает госпожа Армин, вдова бочара с улицы Лезаж.

Больше они не произносят ни слова, да и другие тоже ие вопят, не рыдают. Это и есть молчание Бельвиля. Бю

занвальская резня -- жестокий урок: "A-a, вам захотелось понюхать порохy? Захотелось подраться с пруссаками? Пожалуйста, сколько душе угодно*. Трошю выразился почти что так, и это известно предместьям: "Если во время боя падут двадцать или тридцать тысяч человек, Париж капитулирует... Национальная гвардия пойдет на мир лишь в том случае, если потеряет десять тысяч бойцов".

Капитуляция? Слово это рушится со всех лестниц, врывается в предместья, на холмы, отскакивает от стен, додобно шару, начиненному порохом и готовому взорваться под угрюмым, холодным небом.

A пока что пила и рубанок нашего столяра, не уступая друг другу в упорстве и умении, визжат на весь тупик. По возвращении из Бюзанваля Кош приналег на лафет для пушки VБратство*.

-- Смотри-ка! Колеса прямо омнибусные!

Впрочем, Кош, как человек тактичный, предпочитает не осведомляться о происхождении этих самых колес. По его мнению, они слишком велики.

-- И к тому же задние колеса! Такие громадины, что хоть саму "Жозефину" на них ставь!

Потом столяр начинает в подробностях разъяснять, какая это трудная работа. Ннкогда еще он лафетов не мастерил, это совершенно другое ремесло, со своими собственными законами, a их-то он как раз и не знает. Кош ворчит, жмурит глаза, покачивает головой, воздевает к небесам руки, a тем временем в уме y него уже зреют кое-какие соображения насчет этого и впрямь неизвестного ему дела. Ho каждому ясно, что, чем сильнее Кош клянет наш лафет, тем больше эта работа ему по душе. Брюзжит он даже с каким-то смаком, как те страстно влюбленные в свое дело умельцы, которые готовы горы громоздить, лишь бы было что преодолевать.

-- Сейчас увидишь,-- шепчет мне Марта и бросает вслух: -- Д-Да, но раз колеса-то не подходят...

-- Ничего, всегда можно что-нибудь придумать! A здорово чудной вид будет y вашей пушечки. Не знаю, много ли она настреляет, a вот страхy, как пить дать, нагонит.

-- Да-да, все равно дерева для лафета не хватит!

-- Отцепись ты от меня, чертова девка!

И он направляется в мастерскую, теребя в руках свою каскетку. A через минуту уже выламывает из потолка своей пристройки две самые крепкие балки.

Понеделышк, 23 января.

Всю субботу и воскресенье я носился как оглашенный и не успел ничего sаписать. Пользуюсь тем, что Флуранс спит, Флуранс, выпущенный на свободу, но сломленный усталостью, разочарованный Флуранс, Флуранс, какого мы еще не знали...

После кровавой резни в Бюзанвале* пустопорожние часы грузно ползут над Бельвилем. Люди собираются кучками, бродят от Куртиля до Ла-Вяллет, от БюттШомона до Пэр-Лашез. Матирас затрубит в свои рожок, на зов его сбегутся несколько граждан, потом потихоньку разойдутся по своим ледяным хибаркам. Так и не удается грозе взбухнуть над высотами, где плывут только маленькие круглые облачка и ветер кружит их, прежде чем разогнать.

-- Hy и олухи! Вот уж действительно олухи,-- тупо ворчит рыжеголовый медник, он даже предположить не мог, что на призывный зов рожка Бельвиль не высыпет на улицу.

-- "Bce к Ратуше" кричать-то они rоразды по клубам,-- бормочет Феррье,-- a вот когда нужно идти туда, ни одной живой души нет.

-- A мы, мы разве уж не в счет? -- протестует Александр Жиро, музыкальных дел мастер, он сопровождал нас, когда мы собирали деньги на пушку, вместе с десятком стрелков 2-й роты 25-го батальона.

Слухи о том, что капитуляция -- дело самых ближайших дней, пожалуй, уже не слухи. С утра той безумной субботы в Лувре идут переговоры между правительством и мэрами. Среди мэров есть еще несколько настоящих патриотов, например Моттю из XI округа, Клемансо, мэр Монмартра -- они-то и держат народ в курсe дела, сообщают о готовящемся предательстве. К вечеру большинство стрелков собрались в Сент-Антуанском предместье, чтобы присутствовать на похоронах полковника Рокбрюна, убитого под Бюзанвалем; и многие участники траурного кортежа выкрикивали: "Да здравствует Ком

мунаl* и "Отставка!" Возгласы эти подхватывали целые роты. Национальные гвардейцы, члены клубов и комитетов бдительности, словом, все и повсюду, по-видимому, готовы были обрушиться на Ратушу.

-- Идем к тюрьме Мазас! -- крикнула Марта.

-- Верно, все идем к Мазас!

-- Надо бить в набат! -- подхватил Шиньон.

-- A по пути тушить газовые фонари! -- приказал Жиро.

-- Это мы с превеликим удовольствием. Раскокаем, a ветер доконает!