Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

В славянские уставы часто включались специальные положения, касавшиеся мирян, имевших недозволенные сексуальные отношения с церковнослужителями. Правда, составители уста-bob не всегда настаивали на увеличении епитимьи в случае, если один из партнеров принадлежал к клиру. В одном из уставов рекомендовалась необычно строгая епитимья в виде пятилетнего поста для женщины из числа мирян, имевшей сексуальные отношения с монахом. Основанием, по-видимому, было то, что нарушение благочестивой жизни Божьего человека являлось особо серьезным нарушением. Другой устав, однако, предусматривал необычайно легкую, всего лишь годичную, епитимью, возможно, исходя из понимания того, что женщина могла уступить монаху под давлением его авторитета²⁴⁶. Мирянин, переспавший с монахиней «великого» или «малого» обета, мог подвергнуться как легкой, двухлетней, епитимье, так и строгой, пятнадцатилетней²⁴⁷. Для мирянина являлось грехом, влекшим за собой семнадцатидневную епитимью, даже похотливо мыслить относительно монахини²⁴⁸. Огромное разнообразие епитимийных правил при полном отсутствии признанной рукописной традиции указывает нам на явную пристрастность писцов при отборе норм. Писцы, похоже, сходились на том, что сексуальное сношение с монахиней составляло особую категорию греха, но разнились в своей оценке ее относительной серьезности. Высокий штраф в размере сорока гривен, установленный Уставом Ярослава, помещал это прегрешение в ту же категорию, что и кровосмесительство в рамках нуклеарной семьи или изнасилование женщины знатного рода²⁴⁹.

Контакты между монахами и женщинами не поощрялись даже тогда, когда не было никаких сексуальных отношений. Монахам запрещалось целовать женщин, включая собственных матерей. Принять в объятия женщину или мальчика означало, согласно одной из традиций, подвергнуться в наказание сорокадневной епитимье или, согласно другой традиции, отбить 600 земных поклонов²⁵⁰. Несколько менее серьезным считался поцелуй монахом своей матери; епитимья сокращалась до 300 земных поклонов²⁵¹. Иная традиция монастырских правил устанавливала, что для монаха гораздо более серьезным прегрешением является поцеловать женщину, а не мальчика, в особенности если монах при этом «находился в состоянии искушения», что, вероятно, означало наличие эрекции²⁵².

В равной степени монаху воспрещалось сидеть на коленях у женщины (в том числе у собственной матери); епитимья заключалась в сорокадневном недопущении к причастию и исключении из общества других монахов во время трапезы²⁵³. Отправиться куда бы то ни было с женщиной также являлось для монаха нарушением монастырских правил, хотя епитимья налагалась легкая и состояла всего лишь из ста земных поклонов²⁵⁴. Беседа с женщиной каралась в двадцать пять земных поклонов²⁵⁵. Монах, появлявшийся на пиру в обществе женщины, «добровольно пятнал сердце и разум», ибо «даже глядеть на женщин, не говоря о том, чтобы есть и пить вместе с ними, чуждо жизни монашеской»²⁵⁶. Несмотря на резкость выражений, обычная епитимья за приход на пир была ничтожно малой: семь дней недопущения к причастию или двадцать четыре земных поклона²⁵⁷. Епитимья, однако, резко возрастала — до трех лет и 1060 земных поклонов в день, — если монах участвовал в плясках и позволял себе площадную брань²⁵⁸. Прочими запретными деяниями были пение «дьявольских песен», игра на музыкальных инструментах, в шахматы или кости, а также общение с проститутками или рабынями²⁵⁹. Присутствие женщин на пиру не являлось главной причиной осуждения; монаху достаточно было оказаться там вместе с мужчинами-мирянами, ибо за то «Господь назовет тебя медведем». В глазах Господа монах становился «собакой», если смотрел на женщину²⁶⁰. Однако монахам не возбранялось подавать трапезу мужчинам и женщинам — гостям монастыря²⁶¹.

Монашеская гомосексуальность

Для монаха секс с мужчиной приравнивался к сексу с женщиной; грех скорее заключался в самом сексуальном контакте, а не в выборе партнера. И то и другое в равной степени олицетворяло дьявольское искушение²⁶². Опасность, воплощаемая женщинами, могла быть устранена путем строгого контроля за их приходом в монастырь и уходом из него. В духовном центре на горе Афон появление женщин вообще запрещалось на всем полуострове, равно как и наличие животных женского пола. Однако не представлялось возможным изолировать монахов от сексуальных искушений со стороны других мужчин. Сама структура средневекового славянского общества поощряла гомосексуалистов избирать для себя монашеское служение. От мирян ожидалось вступление в брак. Для мужчин, не находивших сексуальной привлекательности в женщинах, монастырь становился единственной альтернативой семейной жизни.