Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 3

Первое предположение едва ли может иметь место по следующим соображениям. Хотя речь Спасителя, как и других еврейских раввинов, была только устной и хотя она вначале, до написания Евангелий, передавалась первым христианам и жила среди них тоже только в виде устного предания, но в верности передачи ее нельзя сомневаться. На этот предмет не простирались сомнения даже отрицательной критики Евангелий.

Вот интересные мысли Ренана по поводу точного сохранения устных преданий в те времена вообще и предания о Христе и Его учении в частности: «Тысячу раз замечали, — говорит он, — что сила памяти обратно пропорциональна привычке писать. Мы едва можем вообразить себе, насколько устное пересказывание держалось в памяти в те эпохи, когда люди не полагались на доставшиеся от кого-либо заметки или на имевшиеся у них самих листки. Память людская заменяла тогда книгу: она давала возможность воспроизвести даже те разговоры, при которых не присутствовал рассказчик. Масса лиц, никогда не видевших Иисуса, знала Его почти так же хорошо, как Его непосредственные ученики. Жизнь Иисуса, хотя и не писанная, служила пищей для Его Церкви; Его правила постоянно повторялись: части существенно символического характера из Его жизнеописания воспроизводились в виде маленьких повествований, некоторым образом стереотипных и известных наизусть... Сентенции¹⁵ моральные, составлявшие самую важную часть учения Христова, было еще легче сохранять в памяти. Их повторяли себе наизусть прилежно. “В полночь я пробуждаюсь всегда сам собою, — заставляет рассказывать Петра одно евионитское¹⁶ писание, составленное около 135 г., — и сон не возвращается ко мне более. Это — следствие составленной мною привычки повторять наизусть слышанные мною слова моего Господа для того, чтобы повернее сохранить их в памяти”»¹⁷.

Несомненно, что из «слов Господа» должны были в особенной чистоте сохраняться те, которые касались такого высоковажного вопроса, как расторжимость брака.

Таким образом, отклоняя мысль о неточности передачи слов Христа, остается предположить, что само учение Его давало повод к разногласию между евангелистами. Но нам кажется, однако, что это разногласие было не принципиальным, а только частным, побочным. Так, свидетельство обоих евангелистов (Матфея и Марка), воспроизводящих беседу Христа о разводе с фарисеями, показывает, что Спаситель считал основным и неизменным тот закон о браке, который дан был нашим прародителям еще при творении их: закон полного единения мужа и жены, закон, делающий из двух особей одно целое физически и морально (о чем см. выше).

Это с очевидностью явствует из слов Спасителя. На вопрос фарисеев — по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею, Христос прямо отвечает текстом из книги Бытия: «...не читали ли вы, — говорит Он, — что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их?» (Быт. 1: 27), т. е. сотворил, как нечто цельное, неразрывное¹⁸, союз настолько крепкий, что ему уступает другой, не менее важный и сильный союз — родительский, «...посему, — прибавил тут же Христос, продолжая цитировать книгу Бытия (Быт. 2: 24), — оставит человек отца и мать, и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф. 19:

4 — 6). Замечательно, что все эти слова и в изложенном порядке приведены тем же евангелистом (Матфеем), Евангелие которого подало повод думать, что Христово учение не совпадало с этим первобытным законом, допуская в принципе расторжение брака по вине прелюбодеяния.

Но если принципиального разноречия в учении Христа о разводе нет, то каково же было, однако, отношение сего учения к этой «вине прелюбодеяния», какое значение ей придавалось? Оно было, по нашему разумению, только уступкой жестокосердию иудеев, привычке и склонности их к разводам, такой же уступкой, какой был закон Моисеев закону первоначальному о разводных¹⁹.

Правда, что бракоразводный произвол не в меньшей мере господствовал и у язычников, как и у евреев, и, отправляясь от этой точки зрения, надо сказать, что и язычники нуждались в снисхождении не меньше евреев. Но дело в том, что язычники не связаны были той традицией в свободе разводов, какая связывала евреев. Для язычников проповедь Христова была вполне новой религией, для евреев — только дополнением старой. Если первые при ограничении развода могли испытывать только житейские неудобства, то вторые, сверх того, усматривали в этом и нарушение предковской религии. Ввиду этого естественно было оказать снисхождение сим приверженцам Ветхого Завета, снисхождение, в котором должна была миновать надобность впоследствии, когда учение Христово должно было вполне обновить ветхих духом иудеев.