Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения

Заключение

Пушкин дал русской культуре «нормальное» зрение. После него стало понятно, что такое н о р м а восприятия и суждения по отношению практически ко всем явлениям русской действительности.

Понятно, что средневековая русская языковая культура была в основном ориентирована на стиль, в котором были переплетены многие элементы: церковно-славянский комплекс речения о смыслах жизни, простонародный, реализованный в фольклоре дискурс говорения обо всем или в возвышающем ключе — поиски невиданного царства с молочными реками и кисельными берегами или в снижающем ракурсе — все то, что вошло в последующем в так называмый «заветный» слой устного народно-поэтического творчества. Высказывание о реальной, текущей действительности не было градуировано ни по социальному признаку, ни по принадлежности к какому-то культурному страту. Иначе говоря, дружинник или боярин не очень-то и отличались от крестьянина или дворового человека по структуре и содержанию высказывания.

Особый тип дискурса определялся в монастырях, в узком кругу книжников, переписчиков летописей, библиотекарей, работавших с византийскими прежде всего источниками, которые попадало на Русь. Разумеется, что этот круг образованных древнерусских людей был отгорожен от основной массы населения и существовал как бы сам по себе, поддерживаемый усилиями образованных князей и немногих бояр. Почти все русские государи стремились приблизиться к книжному высокому знанию и немало этому способствовали. И Иоанн Грозный и Борис Годунов, и царь Алексей Михайлович — все показывали тягу к истинному, как им казалось, знанию, и реализовывали ее в собирании книг, выписывании иноземных книжников, в привлечении западных образованных людей — лекарей, архитекторов, строителей, купцов в том числе.

При этом громадный пласт языка, связанный с религиозной жизнью людей, проходил как бы мимо них, так как церковно-славянская лексика богослужений отнюдь не способствовала переходу многих понятий и представлений в реальное ежедневное высказывание и оставалась тайной за семью печатями, давала укоренение в сознании русских людей этого типа говорения именно как заповедного, не доступного для всех, — как тайный (имеющий отношение к тайнам царствия небесного) способ высказывания.

Но и бытовая грамотность, как мы убеждаемся по найденным берестяным грамотам, была достаточно широко распространена в древней Руси, и не только с развитием книгопечатания начинается известное и медленное, конечно, проникновение рукописного (книжного) слова во все больший круг людей.

Петр Великий перевернул ситуацию радикальным образом и именно что по образцу западного дискурса. Любопытно в этой связи посмотреть на стиль и форму его знаменитых указов, приказов, распоряжений, связанных с самыми разными областями жизни общества и государства. По-своему это и определенного рода эстетизированный стиль высказывания, в котором постоянно встречаются художественные обороты и признаки образного мышления, что говорит о своеобразном симбиозе разных стилевых особенностей речи, при отсутствии четкой градации между отдельными ее слоями.

Да и Екатерина Великая также была хороша в том смысле, что она ни по-русски, ни по-французски не писала слишком правильно, а немецкий язык она практически перестала употреблять, став русской государыней. Но при ней в русский язык ворвался голос самой эпохи. Индивидуализация русской жизни 18 века, представленного чередой дворцовых переворотов и появлявшихся при этом как бы ниоткуда фаворитов, регентов, управляющих государством, как своей вотчиной, указывала на возросшее значение человеческого элемента. Далее, при утвердившем правлении Екатерины, все это воплотилось в великолепное развитие русской государственности самым быстрым и непреклонным образом, что порождало и дальше героев, прежде невозможных в русской истории, — от Потемкина, братьев Орловых, Разумовского, Кочубея до скульптора Шубина, Ломоносова, Шувалова, Тредиаковского и множества других.

Но при этом русский литературный язык оставался неповоротливым и ограниченным по своей выразительности, он следовал за модой в смысле повторения уже определившихся в западноевропейской традиции стиля классицизма прежде всего. Он явно уступал развившемуся в своей разговорной практике ежедневному языку общения людей, который уже вместил в себя и славные победы на бранном поле, и проявившуюся историческую волю русского государства, и утверждение человеческой индивидуальности в лице чудо-богатырей Суворова, самого полководца и множества других людей, составивших славу России.

Все это требовало известного упорядочивания, появления с в о е г о — развившегося и устойчивого стиля литературной речи, своего литературного дискурса, который вместил бы в себя не только развитие самого языка, но и все те исторические, культурные и индивидуально-психологические достижения русской жизни до-пушкинской эпохи.