Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

3. Мы не поднимаем в рамках нашего подхода другие аспекты государственной анти-церковности, анти-православности радикальных адептов новой власти — там много было всякого, в том числе и идеологически-доктринерского с другой как бы стороны. Шла замена одной парадигмы верования другой: вместо «опиума» для народа в виде религии предлагалась иная системы веры, только лишь облеченная в понятия приземленно-обыденные, ориентированные на языческие во многом представления людей «о молочных реках и кисельных берегах». Часть новых идеологов стремилась к уничтожению самого духа русского православия, считая, что именно оно несет в себе привязки к прежнему образу жизни и к прежним ценностям. Вообще, эта тема «духовного доктринерства» носителей идей русского коммунизма до сих еще не осмыслена в теоретическом (теолого-философском) виде. Художественным образом отголоски этой перемены целей и идеалов всего народа по-своему страшно верно, но неразвернуто, были отражены у Андрея Платонова.

По сегодняшним результатам ренессанса религиозной жизни в России видно, что попытка «отъема веры» в очередной раз оказалась безуспешной. Русские сохранили свой культурно-духовный архетип не в последнюю очередь потому, что на этой же базе формировался более широкий спектр духовных и эстетических ценностей, имеющих связь уже и с явлениями собственно светской культуры, к чему имеют отношение Пушкин и Гоголь, Толстой и Достоевский.

4. С нашей точки зрения раскаяние — это начальная точка процесса преображения человека, когда он рефлектирует над своей прожитой жизнью и искренне раскаивается в ошибках, грехах, иных скверных поступках, совершенных по отношению к самому себе и другим людям. В то время, как покаяние — это процесс принятия новых жизнестроительных принципов измененной жизни, формулирование новых жизненных ценностей, это завершающий момент преображения человека, начало его новой духовной жизни.

5. Мережковский Д. Пушкин // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX — первая половина XX вв. М., 1990.

6. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991.

7. Сам Пушкин замечал в Дневниках: «Кстати: начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тяготеет, как упрек, на совести моей…»

8. Непомнящий В. С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999.

Приложение

Пророк

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Востань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Поэт

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…

Воспоминание