Пушкин и декабристы

ка и его собственные, вполне определенные, воззрения. Впрочем, в любом случае запись интересна в «историографическом смысле»: вот так смотрели на дело в 1860-х годах Корф и его единомышленники… Однако Поль Лакруа, по всей видимости, передает, пусть искривленно, реальный исторический диалог. Ведь смелое поведение и бесстрашие Пущина подчеркнуты автором - апологетом Николая, и это заставляет отнестись с определенным доверием к тексту. Слой поздних, объяснительных поправок, внесенных в рукопись перед набором и предназначенных для читателя Западной Европы, позволяет предположить, что сначала была записана сравнительно краткая версия, со слов Корфа и других лиц: в основе, как видим, лежит анекдотический нюанс, не слишком лестный для Николая I, путающего Пушкина и Пущина. Это обстоятельство тоже говорит в пользу реальности сообщаемого эпизода… Немного отвлекаясь от основного повествования, заметим здесь, что Поль Лакруа и в некоторых других случаях добросовестно (но, вероятно, не без лукавства!) помещал в свой труд факты, снижавшие образ царя для любой категории читателей. Разговор с Пущиным является как бы логическим продолжением другого разговора о Пушкине, достоверность которого почти не вызывает сомнения: рассказывается о недоверии юного Николая, еще великого князя, к поэтам, склонным «к утопиям и опасным мыслям»; однако старший брат, Александр I, на примере Пушкина знакомит будущего царя с разными сторонами проблемы: «Руслан и Людмила» очень интересна, автор же «повеса с большим талантом». Император Александр I знал о безразличии брата Николая к поэзии вообще. «Запомни, - сказал однажды государь великому князю, - поэзия для народа играет приблизительно ту же роль, что музыка для полка: она усиливает благородные идеи, разгорячает сердце, она говорит с душой посреди печальных необходимостей материальной жизни». Это рассуждение, столь справедливое и сильное, запечатлелось в памяти великого князя, который вспоминал его позже при каждом случае и сблизился с поэзией, читая прекрасные стихи Пушкина» ¹.

Мы находим здесь приукрашенную версию, отражающую действительные разговоры двух царей о поэзии и Пушкине.

¹ П. Лакруа, т. 1, с. 199-200. Частично цитируется в «Летописи…», с. 298.

348

Так же надо подходить и к записи о беседе Николая I с Пущиным. Логический переход от письма Пущина Семенову - к письму в Михайловское понятен; несомненный факт отправки Пущиным какого-то послания Пушкину перед восстанием делает вопрос царя вполне возможным. С датировкой, однако, возникают существенные затруднения: 17 декабря царь еще не имел сведений о письме Пущина к Семенову; только в январе 1826 года, после показаний М. Ф. Орлова и других, это обстоятельство было освоено следователями. Поэтому логичнее представить подобный допрос Пущина через месяц после восстания или позже.

Что же касается слов Пушкина о заговорах и тайных обществах (будто бы сообщаемых Пущиным на допросе), то эта тема особая, чрезвычайно деликатная. Разумеется, Лакруа, Корф и другие слишком хотели, чтобы подобные слова были произнесены, однако яркость, афористичность приведенных фраз о «крысоловках» и «скороспелых плодах» позволяет допустить их пушкинское происхождение; Пущин, во спасение Пушкина, мог действительно привести фразу, сказанную поэтом. Лаконичность ответов Пущина на допросах, его постоянная сдержанность позволяют, однако, заметить: либо все эти слова выдуманы Лакруа, что маловероятно; либо они сказаны Пущиным - и в этом случае доносят эхо слов Пушкина… ¹

Столь подробный разбор «пущинского эпизода» важен, между прочим, и потому, что в сохранившемся тексте уже ясно видны обе кривых, что сходились и расходились в те месяцы над головой Пушкина: сведения «неблагоприятные», близость к заговорщикам; и данные «во спасение» - сравнительная удаленность, неучастие.

Сохранившаяся хроника первых месяцев процесса неплохо представляет эти линии ².

¹ В любом случае эта полемика о заговорах, тайных обществах интересно соотносится с ценными наблюдениями С. С. Ланды о «типологии» тайных союзов, спорах в России 1820-х гг. между сторонниками просветительской конспирации и тайного политического общества (см.: С. С. Ланда. Дух революционных преобразований, с. 250-305).

² Подобная хроника составляется впервые: в работах П. Е. Щеголева, М. В. Нечкиной, М. А. и Т. Г. Цявловских, В. В. Пугачева учтены почти все упоминания о Пушкине на декабристском процессе, однако пока большинство дел было не опубликовано, датировки многих показаний давались приближенно, например: «январь 15 - май 3» (Бестужев-Рюмин о Пушкине). - См.: «Летопись…», с. 675.

349