Тут нет никакого противоречия с тем, что Штейнгель писал царю 11 января: там речь шла о влиянии на молодежь сочинений, «дышащих свободой», - и сорокадвухлетний Штейнгель как бы отделяет себя от той молодежи, но не упускает случая и в новом показании сослаться на объективную ситуацию, ведущую к свободомыслию: сам ход истории, особенно события в царствование Алексан-
1
ВД, т. XIV, с. 307. Этот ответ, как и другие подобные, не датирован. Однако общие сведения составлялись непосредственно перед допросом в комитете. Здесь и позже в подобных случаях указывается дата ближайшего заседания следственного комитета.2
Там же, т. IX, с. 49.3
М. Нечкина. Новое о Пушкине и декабристах (ЛН., т. 58, с. 158-159).4
ВД, т. XIV, с. 177.352
дра I, по Штейнгелю, куда больше разогревают ум, чем те или иные рукописи…
Проходит еще пять дней.
«Пушкиниана» двух месяцев процесса подходит к концу (в марте-апреле начнется особый период «заочной» пушкинской биографии). Заметим только, что 17 февраля В. К. Кюхельбекер впервые называет имя Льва Сергеевича Пушкина: «Кроме пистолета, дал мне кто-то из черни палаш жандарма, которого удалось нам выручить из рук их: отдал же я палаш сей молодому Льву Пушкину, пришедшему, однако же, на площадь, как полагаю, из одного ребяческого любопытства; вскоре потом увидел я его, Пушкина, без палаша…» 2
.Ощущение поэта, что «от жандарма еще не ушел» и что на процессе может возникнуть его имя - верное… Два обстоятельства увеличивали опасность: во-первых, следствие над декабристами только началось, испуганные верхи еще не разобрались в том, кто главный и кто неглавный заговорщик, - хватают при случае и людей незамешанных.
Во-вторых, безопасности Пушкина постоянно вредят различные слухи, распространяемые на разных общественных полюсах; то, к чему применим знакомый термин «социальная репутация». «Летопись жизни и творчества…» фиксирует далеко не все, но достаточно типические разговоры, записи, где выражается удивление, что Пушкин еще на свободе. 13 января 1826 года Павел Болотов сообщал отцу, ученому и публицисту Андрею Болотову: «В числе сих возмутителей видим имена известного Рылеева, Бестужевых, Кюхельбекера как модных стихотворцев, которые все дышали безбожною философиею согласно с модным их оракулом Пушкиным, которого стихотворения столь многие твердят наизусть и, так сказать, почти бредят ими. -
1
ВД, т. V, с. 277.2
Там же, т. II, с. 173.353
Следовательно, корни этой заразы весьма глубоко распространялись, и нелегко выдернуть их и уничтожить…» 1
Человек совсем иного круга, чешский поэт Челаковский 3/15 февраля писал: «В этом проклятом заговоре замешаны также знаменитые писатели Пушкин и Муравьев-Апостол ‹!›. Первый - лучший стихотворец, второй - лучший прозаик. Без сомнения, оба поплатятся головой» 2
. Тайный агент Локателли передавал начальству: «Все чрезвычайно удивлены, что знаменитый Пушкин ‹…› не привлечен к делу» 3.А. Ф. Воейков, вероятно, представлял «общий глас», когда подчеркивал через двенадцать дней после восстания, что Кюхельбекер воспитывался в Лицее, в «одно время с Пушкиным» 4
. Ему вторит человек другого ранга: 16 февраля великий князь Константин Павлович, вспомнив об исключенном некогда из Лицея Гурьеве, комментирует: «Он товарищ известным писакам - Пушкину и Кюхельбекеру» 5.