Пушкин и декабристы

Четырехкратное «все» звенит, как рабские цепи («всеобщее рабство…», «все состояния, окованные без разбора…», «все дрожало, все безмолвно повиновалось…»). Пушкина не пугает противоречие этих строк с хвалою «северному исполину» в начале сочинения: он улавливает истинные переходы добра во зло и обратно - причудливые и неизбежные.

Такова же пушкинская мысль о несправедливом петровском указе, будто бы разорванном Яковом Долгоруким ⁴, и полулегендарном письме Петра, предписывавшем сенату не исполнять царских приказаний, если будут посланы из турецкого плена. «Великая честь необыкновенной души самовластного государя», очевидно, в том, что

¹ Рылеев. Полн. собр. соч. М.-Л., «Academia», 1934, с. 412.

² Сходная мысль у Герцена в «Былом и думах»: «Четырнадцатого декабря ‹…› пушки Николая были равно обращены против возмущения и против статуи: жаль, что картечь не расстреляла медного Петра» (А. И. Герцен. Собр. соч., в 30-ти томах, т. IX, с. 48).

³ Этот отрывок, первоначально внесенный в основной текст, Пушкин затем перенес в примечания.

⁴ Подробная запись об этой истории внесена позже Пушкиным в «Table-talk» (XII, 162-163).

84

Петр легко мог поступить нехорошо, самовластно, но поступил благородно… Мы не согласимся с Пушкиным, что и дворянин, и крепостной «были равны» перед петровскою дубинкою, но самовластие Петра действительно оковывало даже высшие сословия много сильнее, чем абсолютизм Бурбонов, Тюдоров или Габсбургов. Пушкину надо подчеркнуть «всеобщее рабство» для дальнейших размышлений о «всеобщем единодушии» врагов рабства.

«Аристокрация после его неоднократно замышляла ограничить самодержавие: к счастию, хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма, и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян. Если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. свершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для проччих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных. Одно только страшное потрясение могло бы уничтожить в России закоренелое рабство; нынче же политическая наша свобода неразлучна с освобождением крестьян, желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла, и твердое, мирное единодушие может скоро поставить нас наряду с просвещенными народами Европы. Памятниками неудачного борения Аристокрации с Деспотизмом остались только два указа Петра III-го о вольности дворян, указы, коими предки наши столько гордились и коих справедливее должны были бы стыдиться…»

Казалось бы, Пушкин внушает читателю, что самовластье давно следовало ограничить. Но, с другой стороны, его смущает результат, и он рассуждает на тему, что было бы, «если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. свершились» (то есть удалась бы попытка нескольких знатных фамилий, около 1730 года, взять под контроль самодержавную власть); тогда, по мнению Пушкина, крепостное право именем дворянства стало бы «закоренелым», вошло бы в плоть и кровь. Пушкин считает меньшим злом крепостничество именем государства, сверхвластие царя - даже над дворянами: крепостное право в этом случае можно отменить законом (укоренившуюся феодальную собственность - невозможно!). Поэтому закон о вольности дворян-

85

ской без сопутствующего ему закона «о вольности крестьянской» - по Пушкину - вреден и его «следует стыдиться».

Хороша только та свобода, которая - «неминуемое следствие просвещения»; если бы вельможи, «верховники», взяли власть, то был бы сорван плод недозрелый. Для поэта все же - «правительство - главный европеец»: оно должно стимулировать просвещение, просвещение же ведет к свободе…

Несколькими строками выше было сказано: «все состояния, окованные без разбора…», а теперь - «желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла»: объединенные рабством, естественно, объединяются желанием свободы. «Общее зло», против которого все соединяется, - это плохое правительство, горстка сановников, Александр I, Аракчеев, Фотий и т. п. Против всех им не только не устоять, но даже до крови дело не дойдет: нужно «единодушие мирное», но чтобы довести дело до конца, также и - «твердое…». Пушкин тогда настаивал, «что тот подлец, кто не желает перемены правительства в России» ¹.