Читаем Пушкин и Грибоедов полностью

Состояние Онегина здесь великолепно передано самим ритмическим движением строфы. Замедленное первое двустишие. Затем стремительность; энергия подчеркнута лаконизмом фраз: только повторяющееся местоимение-подлежащее – и глагол действия (потом даже и с пропуском его): он выезжает – он полетел – он у крыльца. Потом снова с замедлением: «Он с трепетом к княгине входит…» И – резкий слом ритма. Обилие переносов затрудняет речь и гармонирует с драматизмом содержания строфы. Этот угрюмый и неловкий Онегин разительно отличается от гения в науке страсти нежной. А с каким упорством, темпераментом, страстью он преследует Татьяну! Вот строки из строфы беловой рукописи, опущенной в печатном тексте: «За ней он гонится, как тень. / Куда его девалась лень». Поведение Онегина весьма различно в зависимости от того, видит он перед собой цель или она отсутствует.

Эту психологическую особенность Онегина (только по двум главам!) почувствовал Веневитинов: «…Для такого характера все решают обстоятельства. Если они пробудят в Онегине сильные чувства, мы не удивимся: он способен быть минутным энтузиастом и повиноваться порывам души. Если жизнь его будет без приключения, он проживет спокойно, рассуждая умно, а действуя лениво»197.

Есть необходимость различать темперамент, натуру – и состояние Онегина, увлеченность, настроение. Приступая к изображению последнего испытания героя, поэт ставит вопрос: «Что шевельнулось в глубине / Души холодной и ленивой?» Что и говорить, замечание важное: душа Онегина – «холодная и ленивая»! Но в ней может что-то «шевельнуться» – и герой становится иным! Взлеты и падения в его судьбе связаны прежде всего с внешними обстоятельствами и вызваны ими, но они необходимо опираются на психологические особенности личности. Деятельность и праздность, чередуясь, свойственны приятелю автора. Но первое функционально, а второе фундаментально. Из этого – не в пользу героя – соотношения можно вывести некоторое следствие. Противоречия натуры чреваты драматическим результатом: Онегин остается пассивным в тот момент, когда обстоятельства требуют действия. Но осознавать такое состояние героя доведенным до обреченности нет оснований.

Видимо, условие – обретет ли Онегин цель высокую, гражданскую или она окажется недосягаемой для него – и станет решающим на гипотетическом этапе духовной эволюции героя. Но этот важнейший вопрос навсегда оставлен открытым. Утвердительный ответ не исключается, но не гарантируется. Что из того? Сама возможность поставить данный вопрос – задача увлекательная, рождающая чувство признательности поэту за его великолепное понимание души человеческой и умение легким штрихом обозначить «бездну пространства» этой души.

Но ведь применительно к герою прямо сказано и то, что становится реальным и главным: «без них» Онегин дорисован. Это так. Онегина совершенно точно не будет на Сенатской площади, но не потому, что он где-то прогуляет событие или идеологически «не дозрел» до декабристов. Потому, что в романе историческое событие еще не произошло, ход сюжетного времени здесь остановлен ранней весной 1825 года. Вот после 14 декабря ответ получился бы однозначный, по факту. У Онегина еще полгода, чтобы осмотреться и определиться. Обрывом повествования в канун важного исторического события Пушкин оригинально реализует свой принцип недосказанности как тайны занимательности.

Само прямое заявление: «Без них Онегин дорисован» – пример поразительной емкости пушкинского текста. Прежде всего строка означает буквальное: «без них» – без присутствия в повествовании Рылеева и «ста двадцати друзей, братьев, товарищей». Но (не взамен буквальному смыслу, а в добавление к нему) строка характеризует и особенность внезапной концовки романа в «минуту, злую» для героя: «без них» – без продолжения романа с захватом 14 декабря 1825 года, даже без десятой главы, тем более без последующих (если учесть оставленный замысел построения романа в составе двенадцати глав); Пушкин здесь прощается и со своими нереализованными замыслами.

Размышления о непрорисованной судьбе Онегина не должны замыкаться на гадании, попадет или не попадет герой в число декабристов (утвердительный вариант маловероятен, что и расхолаживает многих думать на эту тему). Но почему не оценить потенциальные возможности его души? На политические взгляды, на характер Онегина есть возможность взглянуть в сравнении с таковыми у типичного декабриста: так мы точнее поймем масштаб личности героя. Не завышая его, мы все равно должны будем признать его значительным. Наш ответ не означает попытку дописывания романа за Пушкина, но представление о гипотетической судьбе героя позволяет явственнее увидеть изображенное в тексте, более четко расставить акценты, разглядеть, за что и ратует поэт, еще не проявленные потенциальные возможности героя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки