Пушкин и императрица. Тайная любовь

Для передовых умов России эти смелые карикатуры на Георга IV, без всяких усилий, вызывали аналоги царствования Александра I: невыполнение обещаний 1801 г. – реформ, «Западные интересы» – «Священного союза» 1815–1821 гг. повлекли Александра в «Революционный поток» движения декабристов. Открытие «несчастного заговора» Бошняком и другими предателями заставило Александра I отречься от престола в тайном завещании. Его «бегство» в Таганрог и неожиданная смерть вызвали трагическое 14 декабря – то есть более «мрачный день», «более памятного года».

Именно по этому совмещению событий Пушкин, говоря об эпиграфе к «Полтаве» из Байрона, напоминает читателям «меланхолический эпиграф» «Бахчисарайского фонтана» и финальные строки VIII гл. «Онегина».

Итак, «отвратительный предмет» – образ Мазепы и «глубокая трагическая тень» «обольщенной дочери» – истинный сюжет пушкинской поэмы.

Но кого же видел поэт под «трагической тенью»? Откроем рукопись 1-й песни. Возле мыслей Кочубея о Марии и сватовстве Мазепы: «Возможно ль? На закате дней Он вздумал быть ее супругом», – мы узнаем профиль юной «Марии» – «списанный» с портрета Елизаветы Алексеевны работы Виже Лебрен 1801 г. – то есть года убийства Павла I, и Александр был в числе заговорщиков.

Рассмотрим портрет «Мазепы».

На л. 92 возле стихов: «Владыка буйных казаков. Седой начальник той страны Мазепа…» – Пушкин рисует отвратительного извивающегося червя с головой лебедя. Что этот «змий» – «портрет» Мазепы, – удостоверяет финал I песни:

Мария, бедная Мария,
Цветок украинских полей,
Не знаешь ты, какого змия
Ласкаешь на груди своей…

На вопрос Мазепы – кто ей дороже: отец или супруг? – Мария отвечает:

Ах, полно, полно – невозможно —
Ты искуситель…[19]

Любопытно, что так же думает Татьяна об Онегине:

Кто ты – мой ангел ли хранитель
Или коварный искуситель?
…………………………..
…………………………..
Везде, везде перед тобой
Твой искуситель роковой, —

разрешает ее сомнения Пушкин.

Как ни странно, но и Евгений также назван «червем»:

Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи (!) стебелек…
Все это значило, друзья,
С приятелем стреляюсь я.

«Приятелем», как известно, Пушкин именовал в письмах к друзьям царя Александра I.

Читаем стихи «Полтавы» далее:

Но гетман, старец добродушный,
Дремал в бездействии, —

отсылающие нас к характеру «Алеко», герою поэмы «Цыганы»: «Но он беспечно под грозою И в ведро ясное дремал» (в 1814 г. Александр I заснул под стенами Парижа в тот момент, когда ему надо было принять капитуляцию, в 1801 г., в ночь отцеубийства на 12 марта Александр I, по свидетельству П. Гесслер, также спал глубоким сном), – и к известным строкам X, сожженной главы. «Онегина»: «Наш царь дремал».

Беспечность «Алеко» вошла в образ «Мазепы» как обычность его характера:

Храня беспечность обычайну,
Народный ропот наблюдал,
Спокойно правил он Украйну
И равнодушно пировал.

(Ср. «И пуще царь пошел кутить», X глава «Евгения Онегина».)

Случайны ли все эти «странные сближения», эти автореминисценции, объединяющие столь различных героев разных поэм?

То есть налицо мифологическая структура поэтики: в мифе все персонажи обладают способностью взаимозаменяемости, их сущность легко переливается, перемещается в другие лица.

То, что с точки зрения немифологического сознания различно, расчленено – в мифе выступает как вариант (изоморф) единого персонажа, события.

Как известно, Пушкину предъявляли обвинения в том, что все герои поэм у него – «уголовные преступники». Да, все – кроме одного: «Езерского». Полемизируя с будущими критиками «Езерского»: «свищите мне, кричите brаvо! Не буду слушать ничего. // Имею право Героем краткого романа избрать соседа своего» – то есть бедного, доброго поэта, – Пушкин, противопоставляя Езерского прежним героям поэм, дает такие комментарии образов:

Хоть не похож он на Цыгана,
Хоть не убийца он – (то есть не «Алеко»)
Не белокурый мизантроп (!)
С разочарованной душой,
С полудевичьей красотой,

То есть на «Онегина», который —

Из уборной выходил,
Подобно ветреной Венере,
Когда надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад,
Не чалмоносный кровопийца, —

то есть на «Хана Гирея», опустошающего «набегами» своих соседей, героя «Бахчисарайского фонтана», «На ренегата-усача» – то есть на «Мазепу», который, по словам Пушкина, «за дерганье усов мстить не станет».